– А что я должна была думать? Вы с Конрадом уже тайком сюда приезжали и провели здесь всю ночь! Так что просвети меня! Что ты здесь с ним делаешь? Потому что мне кажется, ты солгала, чтобы приехать сюда, напиться и кувыркаться здесь со своим парнем.
Я ее ненавижу. Как же я ее ненавижу!
– Он не мой парень! Ты ничего не понимаешь!
Жилка на виске матери вздулась и пульсировала.
– Ты звонишь мне в четыре утра, пьяная. Я перезваниваю, и твой сотовый переключается сразу на автоответчик. Домашний телефон все время занят. Я еду всю ночь, с ума схожу от беспокойства, приезжаю сюда, а в доме разгром. Повсюду пивные банки, мусор. Какого черта ты, по-твоему, делаешь, Изабель? Ты хоть соображаешь?
Стены в доме очень тонкие. Наверняка слышно каждое слово.
– Мы собирались все убрать. Мы здесь последнюю ночь. Как ты не понимаешь? Мистер Фишер продает дом. Тебе что, все равно?
Она стиснула зубы и замотала головой.
– Ты, правда, думаешь, что, вмешиваясь, ты кому-то помогла? Нас это не касается. Сколько раз тебе объяснять?
– Еще как касается. Сюзанна хотела бы, чтобы мы спасли дом!
– Не смей мне говорить, чего бы хотела Сюзанна, – рявкнула мама. – Одевайся и собирай вещи. Мы уезжаем.
– Нет!
Я натянула покрывало до самой шеи.
– Что?
– Я сказала, нет. Не поеду!
Я вызывающе уставилась на маму, хотя подбородок у меня дрожал.
Она решительно направилась к постели и сорвала с меня простыню. Схватила за руку, выдернула из кровати и потащила к двери.
– Не заставишь, – всхлипывала я, выкручиваясь. – Ты не можешь мной командовать. Не имеешь права.
Мои слезы маму не разжалобили. Только еще сильнее разозлили.
– Ведешь себя как избалованный ребенок. Ты можешь хоть раз забыть о своем горе и подумать о близких? Мир не крутится вокруг тебя. Мы все потеряли Бек. Нечего выставлять себя жертвой.
Ее слова так меня задели, что захотелось уколоть ее в миллион раз больнее. Поэтому я сказала то, что наверняка ранит ее сильнее всего.
– Лучше бы моей мамой была Сюзанна, а не ты.
Сколько раз я думала, даже втайне мечтала об этом? Когда я была маленькой, то в первую очередь бежала к Сюзанне, а не к ней. И частенько гадала: каково это – иметь мамой Сюзанну, которая любила меня такой, как есть, и не огорчалась каждый раз, когда я не дотягивала до ее идеала.
Тяжело дыша, я ждала, что сделает мама. Расплачется, раскричится?
Ни то ни другое. Вместо этого она сказала:
– Что ж, тебе не повезло.
Как я ни старалась, от нее все равно не добиться нужной реакции. Непробиваемая женщина.
– Знаешь, Сюзанна никогда тебя за это не простит. Если ты не сбережешь ее дом. Предашь мальчиков.
Мама замахнулась и влепила мне такую затрещину, что я отшатнулась. Такого я не ожидала. Я закрыла лицо руками и заплакала, но отчасти мне стало легче. Я наконец получила то, чего добивалась. Доказательство, что она не бесчувственный истукан.
Мама побледнела. Она никогда меня не била. Никогда, ни разу в жизни.
Я надеялась, что она извинится. Скажет, что не хотела меня ударить, что наговорила глупостей, что на самом деле она так не думает. Скажи она все это, я бы тоже попросила прощения. Потому что я не хотела. Я наговорила глупостей. Я на самом деле так не думаю.
Она молчала, и я попятилась, затем обошла ее, по-прежнему держась за лицо руками. Спотыкаясь, я выбежала из комнаты.
В коридоре стоял Джереми, глядя на меня с открытым ртом. Словно он меня не узнавал, не знал, кто перед ним, что за девушка только что кричала на свою мать и произносила такие ужасные слова.
– Подожди, – протянул он руку, пытаясь меня остановить.
Я оттолкнула его и спустилась по ступенькам.
В гостиной Конрад собирал бутылки в синий мешок для мусора. На меня он не взглянул. Тоже все слышал.
Я выбежала через заднюю дверь, чудом не запнувшись на лестнице, ведущей на пляж. Села на песок, все еще держа ладонь на горевшей щеке. Меня вырвало.
Позади я услышала шаги Джереми. Что это он, я поняла сразу. Конрад знал, что меня лучше не трогать.
– Я хочу побыть одна, – выдавила я, вытирая рот. Я не обернулась. Не хотела, чтобы он видел мое лицо.
– Белли, – начал он. Сел рядом со мной и ногой закидал рвоту песком.
Больше он ничего не сказал, и я подняла голову.
– Что?
Он прикусил верхнюю губу. Затем вытянул руку и прикоснулся к моей щеке. Пальцы у него были теплыми. Он печально на меня посмотрел и сказал:
– Ты лучше поезжай с мамой.
От него я ждала чего угодно, только не этого. Я проделала такой долгий путь, влипла в такие неприятности только ради того, чтобы помочь ему и Конраду, и теперь он просит меня уехать? На глаза навернулись слезы, я стерла их тыльной стороной ладони.
– Почему?
– Потому что Лорел очень расстроена. Все полетело в тартарары, и это моя вина. Зря я попросил тебя поехать. Прости.
– Я не уеду.
– Очень скоро нам всем придется уехать.
– И что, все?
Он пожал плечами.
– Да, наверное.
Мы еще немного посидели. Я как никогда ощущала себя потерянной. Еще поплакала – Джереми молчал, за что ему спасибо. Что может быть хуже, чем лить слезы перед другом после ссоры с мамой? Когда я успокоилась, Джереми поднялся и подал мне руку.
– Пошли, – позвал он, помогая мне встать.
Мы вернулись в дом. Конрад куда-то ушел, и в гостиной было чисто. Мама мыла пол на кухне. Увидев меня, она остановилась. Поставила швабру в ведро и прислонила палку к стене.
Прямо на глазах у Джереми произнесла:
– Прости меня.
Я кинула взгляд в его сторону, и Джереми попятился из кухни и поднялся по лестнице. Я чуть не позвала его обратно. Не хотела оставаться с ней один на один. Боялась.
– Ты права, – продолжала она. – Я вас бросила. Была так поглощена своим горем, что совершенно забыла про вас. Прости меня за это.
– Мам… – заговорила я. Я собиралась тоже попросить прощения, за то, что сказала, за те ужасные слова, которые уже не возьмешь обратно. Но она подняла руку в знак того, что не закончила.
– Я просто… не в себе. С тех пор как умерла Бек, я все никак не приду с собой в согласие. – Она оперла голову о стену. – Я ведь начала приезжать сюда с Бек, когда была еще моложе тебя. Я люблю этот дом. Ты же знаешь.
– Знаю, – ответила я. – То, что я сказала раньше… Я так не думаю.
