Я не хотела совершить те же ошибки, что и мои родители. Я не хотела, чтобы моя любовь побледнела со временем, как застарелый шрам. Я хотела, чтобы она не угасала никогда.
Глава 29
Когда я наконец спустилась, на улице уже стемнело, а Джереми вернулся. Они с Конрадом сидели на диване и смотрели телевизор, будто и не ссорились. С мальчишками, наверное, всегда так. Когда бы ни повздорили мы с Тейлор, мы дуемся друг на друга не меньше недели и неизменно делим друзей.
– На чьей ты стороне? – допытываемся мы у Кейти или Марси.
Мы выкрикиваем в адрес друг друга такие гадости, которые затем не возьмешь обратно, а потом ревем друг у друга на плече и миримся. Но я почему-то сомневалась, что Конрад с Джереми лили слезы и мирились, пока я торчала наверху.
А я, интересно, тоже прощена за то, что хранила секрет от Джереми, за то, что не встала ни на чью сторону – особенно на его? Потому что, да, мы приехали сюда партнерами, командой, и, когда он больше всего во мне нуждался, я его подвела.
Я несколько мгновений постояла на лестнице, раздумывая, подойти или нет, но Джереми посмотрел мне в глаза, и я поняла, что да. В смысле, прощена. Он искренне улыбнулся мне, во весь рот, а искренняя улыбка Джереми может растопить мороженое. Я с благодарностью улыбнулась в ответ.
– А я как раз собирался за тобой сходить, – сказал он. – У нас вечеринка.
На кофейном столике лежала коробка из пиццерии.
– Вечер пиццы? – спросила я.
Сюзанна то и дело устраивала нам, детям, вечеринки с пиццей. Мы никогда не заказывали просто «пиццу на ужин». Вечер с пиццей всегда превращался в вечеринку. Только в этот раз еще и с пивом. И текилой. Вот, значит, и все. Наш последний вечер. Без Стивена он почему-то не казался настоящим. Будь мы снова вчетвером, тогда бы все было правильно.
– Я в центре встретил ребят. Они приедут попозже, привезут бочонок.
– Бочонок? – недоуменно повторила я.
– Да. Бочку, ну, знаешь, пива?
– А, да. Бочку.
Я села на пол и открыла коробку с пиццей. Внутри сиротливо лежал всего один кусочек, и тот крошечный.
– Ребят, ну вы и свиньи, – проворчала я, засовывая его в рот.
– Ой, прости, – смутился Джереми.
Он сходил на кухню и принес оттуда три стаканчика, один из которых он удерживал в сгибе локтя. Этот стаканчик он передал мне. Еще один отдал Конраду.
– Выпьем! – провозгласил он.
Я с опаской понюхала светло-коричневую жидкость, в которой плавала долька лайма.
– Какой сильный запах.
– Так это же текила, – нараспев произнес Джереми и поднял стаканчик в воздух. – За последнюю ночь!
– За последнюю ночь! – повторили мы.
Мальчишки выпили залпом. Я пригубила из своего стаканчика. Не так уж плохо. Я еще никогда не пробовала текилу.
– А это вкусно, – призналась я, быстро допив остаток. – И совсем не крепко.
Джереми хохотнул.
– Потому что в твоей порции девяносто пять процентов воды.
Конрад тоже рассмеялся, а я сердито на них уставилась.
– Нечестно, – запротестовала я. – Я хочу то же, что у вас.
– Прости, но мы несовершеннолетних не спаиваем, – заявил Джереми, плюхаясь рядом со мной на пол.
Я ущипнула его за плечо.
– Дурак, ты тоже несовершеннолетний. Нам всем еще рано.
– Да, но ты ведь самая младшая, – возразил он. – Мама бы меня убила.
Впервые кто-то из нас упомянул Сюзанну. Я бросила взгляд на Конрада, но его лицо ничего не выражало. Я выдохнула. И вдруг у меня появилась отличная мысль. Я вскочила и распахнула дверцы тумбы под телевизором. Пробежала пальцами по футлярам с дисками и кассетам с домашним видео, аккуратно подписанным наклонным почерком Сюзанны. Наконец я нашла, что искала.
– Что ты делаешь? – спросил меня Джереми.
– Погоди, – ответила я, стоя к ним спиной. Я включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон.
На экране появился Конрад двенадцати лет. С прыщавым лицом и скобками на зубах. Он, нахмурившись, лежал на пляжном полотенце. Тем летом он никому не позволял себя фотографировать.
– Ну же, Конни, пожелай всем веселого Дня независимости, – попросил мистер Фишер, как всегда выступавший в роли оператора.
Мы с Джереми переглянулись и прыснули со смеху. Конрад кинул на нас яростный взгляд. Он дернулся за пультом, но Джереми его опередил. Захлебываясь от смеха, он поднял пульт над головой. Мальчишки завозились, отбирая его друг у друга, но вдруг остановились.
В объективе камеры стояла Сюзанна в своей широкополой шляпе и длинной белой рубашке поверх купальника.
– Сюз, дорогая, что ты чувствуешь сегодня, в день рождения нашего государства?
Сюзанна подняла глаза к небу.
– Угомонись, Адам. Иди поснимай детей.
И вдруг из-под полей показалась ее улыбка – неторопливая, из самой глубины души. Улыбка женщины, искренне любившей человека с видеокамерой.
Конрад перестал сражаться за пульт, пару секунд глядел на экран, затем потребовал:
– Выключи!
– Да ладно тебе, давай посмотрим, – заартачился Джереми.
Конрад ничего не сказал, но и от телевизора не отвернулся.
Затем камера поймала меня, и Джереми снова расхохотался. И Конрад тоже. Этого-то я и ждала. Так и знала, что это их рассмешит.
Я – в огромных очках и ярком полосатом танкини, с круглым как у четырехлетки, торчащим из-под купальника животиком. Я убегала от Стивена и Джереми и орала во всю глотку. А они гнались за мной с медузой в руках, которая, как я позже выяснила, оказалась комком водорослей.
Волосы у Джереми совсем побелели от солнца, он выглядел в точности так, как я запомнила.
– Беллс, ты здесь вылитый пляжный мяч, – выдавил он, трясясь от смеха.
Я тоже хихикнула.
– Следи за языком, – предупредила я. – Это было замечательное лето. Каждое лето здесь по-настоящему… замечательное.
И это еще слабо сказано.
Конрад молча поднялся и сходил за текилой. Разлил понемногу в стаканчики, на сей раз мою порцию не разбавили.
Мы выпили вместе. Когда я глотнула, горло так обожгло, что я прослезилась. Конрад и Джереми снова расхохотались.
– Пососи дольку лайма, – посоветовал Конрад.
Я пососала. Совсем скоро по телу разлилось тепло, и меня охватила восхитительная расслабленность. Я легла на пол, раскинув волосы, и уставилась в потолок, наблюдая, как вертятся лопасти вентилятора.
Когда Конрад встал и пошел в ванную, Джереми перекатился на бок.
