И черни презирай угрюмое роптанье;
Она не ведает, что дружно можно жить
С Кифером, портиком, и с книгой, и бокалом,
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
В свете постоянно ходили рассказы об этих «безумных шалостях» – иногда более, иногда менее невинных. Я уж теперь кое-какие позабыла, но некоторые в памяти живы.
Был как-то раз большой прием в поместье Румянцевых на Елагином острове, где присутствовали их величества и весь свет. Компания великовозрастных озорников, в которую входил и Жерве, за что-то невзлюбила старшую графиню Бобринскую, свекровь императрицыной ближайшей подруги Софи Бобринской. Узнав, что графиня решила вместе со своей невесткой прибыть водою (она не любила карет), эти озорники вознамерились в шутку ехать ей навстречу в лодке-катафалке, с зажженными факелами и пустым гробом! Завидев графиню, какой-то человек в черном, стоявший около гроба, показал на него и крикнул дурашливым голосом:
– Анна Владимировна, не желаете ли занять свободное место? Вам самое время!
Графиня от страха едва не лишилась чувств, а человек в черном самым оскорбительным образом расхохотался ей в лицо. Анна Владимировна воротилась домой почти в обмороке, не прибыв на Елагин остров и отправив Румянцевым только человека с известием о случившемся.
Императрица была страшно расстроена, оскорблена за графиню, опечалена неприбытием своей любимой подруги. Она требовала найти и наказать виновного. Праздник чудился непоправимо испорченным. Вдруг к государыне подошел Григорий Скарятин, один из ее кавалергардов, непревзойденный танцор и лучший партнер в вальсе, о каком только можно мечтать, и что-то несколько минут негромко говорил. Под действием этих слов гнев угас в глазах государыни, она засмеялась – и велела продолжать гулянье, не обращая внимания на глупые шалости. Стало известно, что потом она уговорила императора не наказывать виновных, сославшись на то, что старшая Бобринская в самом деле пренесносная особа, донимает даже свою милейшую и кротчайшую невестку, так что вполне могла жестоко оскорбить кого-то из шутников, а значит, весьма вероятно, получила по заслугам.
Вскоре стало известно, что Скарятин – он был очень умен и хитер, этот странный, таинственный человек, по слухам, безнадежно влюбленный в актрису Варвару Асенкову, в ту самую, которая, в свою очередь, имела неосторожность без ума влюбиться в императора, что разрушило ее жизнь и свело в могилу, ибо государь остался к ней совершенно равнодушен
[33], – своим вкрадчивым голосом прямо назвал императрице виновника истории – Сергея Трубецкого – и добавил, что тот должен быть наказан как можно строже. Однако еще следует выяснить, кто подал ему мысль устроить эту отвратительную шалость – уж не старший ли братец, не Александр ли? И Скарятин присовокупил, что будет счастлив, если гонения коснутся не только Сергея, но и Александра, поскольку ему невыносимо, что некая дама слишком часто и благосклонно на него поглядывает.
Императрица мигом поняла, что «некая дама» – это она, что Скарятин безумно ревнует ее к Александру Трубецкому, а это польстило ее самолюбию. Скарятин хорошо знал женщин вообще и государыню в частности. Он действовал наверняка, пытаясь спасти своих приятелей. И спас! Чтобы Скарятин ревновал подольше, государыня умолила супруга быть снисходительным. Софи Бобринская, в свою очередь, убедила свекровь не требовать никаких карательных мер против охальника и его приятелей.
От кавалергардов не было покоя дачникам из деревни Новой, когда они расквартировывались там на летнее время. Любимой их забавой было орать в самую глухую ночную пору «Пожар! Горим!». Ходили также слухи, что доблестные воины обожают забираться под окна актрис и подглядывать, когда те совершают свой туалет. Само собой, говорили и о том, что у каждого из них в городе есть особая квартира, где они принимают своих любовниц, и порой даже нескольких разом.
И вот настал тот роковой вечер… Случилось это спустя уже многое время после начала нашей связи с Жерве. Муж мой если и не знал точно, что у меня есть любовник, то подозревал это, но у него хватило достоинства делать хорошую мину. Конечно, он не доходил до того, чтобы, уезжая, загодя предупреждать меня о своем возвращении – на всякий случай, – подобно какому-то персонажу Бальзака, но и никогда не устраивал сцен. Впрочем, возможно, в этом проявлялось его глубокое равнодушие ко мне? Раз и навсегда выставленный мною из супружеской спальни, он находил утешение, заведя себе несколько постоянных любовниц из крепостных. К слову, моя горничная Катюша держалась на первой роли среди них много лет, а когда князь Борис Николаевич умер, она его не надолго пережила. Возможно, она его любила настолько же сильно, насколько я была к нему холодна. Что ж, и простолюдины обладают сердцем, и обитают в этом сердце те же страсти, что и у благородных людей, – спустя некоторое время привелось мне об этом узнать так достоверно, что и не забыть вовеки…
Но я забегаю вперед.
Как-то приехала я на Адмиралтейскую в обыкновенное время наших полуночных свиданий. На привычной дороге разломалась деревянная мостовая (в те времена далеко не все улицы Петербурга были мощены камнями), мы подъехали в объезд, и я увидела, что дверь знакомого парадного отворена, а фигура швейцара маячит на углу улицы. Помню, я даже не озаботилась мыслью, что он там делает, потому что вся была поглощена предстоящим свиданием. Мы с Аришей вошли в парадное и только начали подниматься, как увидели, что навстречу нам спускается не кто иной, как Жерве, ведя под руку какую-то невысокую даму под густой вуалью и в бархатной накидке цвета бордо.
Я остолбенела, так что мы сошлись лицом к лицу, и Жерве безразличным голосом проговорил, поскольку я загородила дорогу:
– Позвольте пройти, сударыня.
Словно к посторонней обращался!
Я не могла сдвинуться с места, стояла без чувств, без мыслей, и Ариша буквально оттащила меня в сторону. Эти двое прошли мимо; из-под вуали блеснули глаза, окинувшие меня любопытным взглядом.
Ее любопытство и равнодушие Жерве, который очень старательно делал вид, что со мной не знаком, лишили меня всякой сдержанности. Да я вообще в жизни сдержанностью не отличалась!
– Что это значит, сударь?! – воскликнула я.
Он оглянулся и тихо сказал:
– Что вы делаете? Я сейчас вернусь.
– Кто эта особа?! – не унималась я.
– Вы себя губите! – простонала Ариша. – Ради Бога, молчите!
Те двое уже выходили на улицу.
– Кажется, субретка умнее героини, – донесся до меня жеманный голосок. Дама говорила по-русски.
Тут позорное мое положение дошло до меня, от стыда бросило всю меня в жар, мне показалось ужасным собственное поведение, я кинулась им вслед, не знаю зачем, надеясь как-то исправить случившееся, как ни пыталась Ариша меня удержать, и увидела, что Жерве подсаживает даму в пролетку. Рядом стоял Дроня, который, видимо, за ней бегал. Подскочил и швейцар, громогласно сообщив:
