Обладателем этих глаз был мужчина лет тридцати, среднего роста, с черными вьющимися волосами и точеными чертами лица, одетый, как мне показалось, очень необычно. Я даже не сразу поняла, в чем необычность… Ах да, на нем были разноцветные жилеты! Сразу несколько!
На балу, во фраке – и не в белом жилете?!
Я даже запнулась на мгновение, словно жалкая провинциалка, впервые узревшая столичного кавалера, однако муж поддержал меня, мы повернулись – и я обо всем забыла при виде великолепного зала Оперы. Он был для бала убран по-новому, не как в обычные дни, когда там шли спектакли: сцену соединили с партером, ложи затянули красным шелком с золотой бахромой. Освещала это великолепие огромная газовая люстра, а из-под нее спускались люстры поменьше – с восковыми свечами. Эти очаровательные светильники, как, впрочем, и драпировки, банкетки и зеркала, были для бала тоже, как и цветы, пожертвованы королем.
Однако самого его величества на балу не оказалось, королевскую фамилию представлял герцог Орлеанский (будущий король Луи-Филипп I) с семьей. Присутствовал там и очаровательный юный наследник герцога Орлеанского Фердинанд Шартрский, который вовсю танцевал галопы и контрдансы – сначала только с дамами-патронессами, а затем изволил пригласить меня, и когда распорядитель меня к нему подвел и представил, он сказал с чудесной улыбкой:
– Вы принцесса Юсупова? А я, очень может быть, будущий принц Орлов!
Вокруг все расхохотались, но не из угодливости, а потому что острота в самом деле была очень удачна по созвучию слов Орлеан и Орлов, а вдобавок весьма смела, ибо предсказывала отцу молодого принца королевский титул. Спустя несколько месяцев, после Июльской революции, власть во Франции и в самом деле переменилась: герцог Орлеанский стал королем, а Фердинанд Шартрский – наследником престола и герцогом Орлеанским, «принцем Орловым», как он это называл. Наследный принц был умен, хорошо образован и храбр. Он участвовал в военных действиях Франции в Алжире, а погиб нелепо и внезапно в мирные дни: лошади его вдруг понесли, принц выпрыгнул из экипажа – и разбился. В памяти моей он жив, хотя нас связывало только два вальса, а на прощанье принц сказал, что я прекрасней всех на свете и он счастлив, что познакомился со мной раньше, чем король.
Возможно, я помню все так подробно потому, что в тот же вечер состоялось еще одно невероятное знакомство…
Присев в кресло, я, стараясь это сделать незаметно, приподняла край подола и разгладила слегка сползший чулок. Слуги разносили повсюду прохладительные напитки. Я взяла бокал с оржадом и откинулась на спинку кресла. Князь Борис был шагах в трех от меня, занятый разговором с кем-то, уж не припомню теперь. И вдруг я ощутила чей-то взгляд. Повернула голову – и увидела напротив себя того самого мужчину в цветных жилетах. Он стоял чуть поодаль и разглядывал меня в лорнет.
Господи! Я просто обомлела! В те времена даже через очки смотреть на старших людей, а тем паче на дам считалось неприличным: Пушкин, к примеру, мне рассказывал, что у них в лицее запрещалось носить очки даже близоруким, и потому не случайно он подчеркнул развязность Онегина тем, что написал: «Двойной лорнет, скосясь, наводит на ложи возмущенных дам». А тут незнакомый мужчина лорнирует меня в упор, причем пуще всего мои ноги! Какое невежество, какое оскорбление!
Первым моим побуждением было окликнуть мужа, но тут незнакомец опустил лорнет, и я снова увидела его глаза.
Дьявольские синие огоньки заплясали в них, когда он покачал головой и, приблизившись, сказал:
– Ах нет, не зовите своего супруга! Вы ведь это намеревались сделать, раздраженная моей наглостью?
– В самом деле, – кивнула. – Но отчего же мне его не звать?
– Оттого, что тогда не миновать ссоры, – заявил этот господин. – И дуэли, как вы прекрасно понимаете.
– Ах, – усмехнулась я, – неужто вы боитесь?!
Я разговаривала с ним, с совершенно незнакомым мне человеком, небрежно и дерзко, испытывая от этого какое-то особенное удовольствие.
Ох, этот Париж, что он делает с нами…
– Я? – повел сей господин своими бархатистыми бровями. – Боюсь? Да Господь с вами. Просто, коли получится дуэль, я его непременно застрелю, вы останетесь вдовой и тогда…
Совершенно дикая, бредовая мысль мелькнула у меня: «Сейчас он скажет: «Тогда я должен буду на вас жениться!» Мигом мое воображение нарисовало меня в объятиях этого красавца… Я поспешно припала губами к своему бокалу с оржадом, потому что меня даже в жар бросило от возбуждения, однако обнаружила, что бокал пуст. Тотчас же незнакомец жестом подозвал лакея, тот принял пустой бокал и подал мне другой, наполненный, в котором я и спрятала свое смущение.
– …и тогда потеряете для меня всякий интерес, – продолжил господин в жилетах, – ибо я предпочитаю совращать дам замужних.
Тут мне показалось, что мой французский далек от совершенства и я что-то неправильно поняла, хотя любое из значений глагола sеduire, который по-русски имеет смысл «обольщать, прельщать, пленять, соблазнять, совращать», весьма недвусмысленно, и любое из них приличная женщина может посчитать для себя оскорбительным.
Ну что мне было делать?! Падать в обморок? Звать Бориса Николаевича? Оскандалиться в первые же дни нашего вояжа и лишиться супруга из-за случайной дуэли? Опозориться перед всем Парижем?! Нет, я предпочла вспомнить еще одно значение этого глагола – «вводить в заблуждение». Это было все-таки менее опасно, чем все прочее!
Словом, я пропустила опасную реплику мимо ушей, сделав вид, словно я и не слышала ничего, и вновь вернулась к своему оржаду.
– Кстати, – проговорил господин, – хотите, скажу, отчего я вас столь пристально лорнировал?
Я промолчала, но быстро взглянула на него поверх бокала так, как я умела взглядывать… Государь император как-то назвал этот мой взор foudre de Venus, молнией Венеры. Не счесть, скольких поразила я этой молнией, однако бесовские глаза незнакомца лишь усмехнулись в ответ.
– А лорнировал я вас оттого, – проговорил он как ни в чем не бывало, словно мой ответ не имел для него никакого значения, – что хоть и приятно зреть такую изумительную красавицу, но диву даешься, что она столь немодно одета. Ладно, платье еще туда-сюда, но прическа… но чулки… Впрочем, ведь у вас в России, говорят, по улицам медведи бродят, а мужчины носят враз ордена и цветок в петлице, – так что ж удивляться, коли у вас на голове жидкие локончики Севинье, какие при «короле-солнце» носили, а на прелестных ножках ажурные чулки?!
Слово ажурные он произнес с таким ужасным выражением, словно я вообще пришла на бал босиком, да еще и пешком!
Я тщательно присмотрелась к танцующим дамам, ножки которых нет-нет да и мелькали, демонстрируя почти невидимые золотистые блондовые чулки. К тому же я обратила внимание, что дамы и в самом деле причесаны иначе – их волосы завиты и уложены пышными грудами.
Как и всякая женщина, попавшая в неловкое положение, я не могла признать свою вину и немедля стала искать козла отпущения. Возможно, кто-то на моем месте разозлился бы на бестактного и бесцеремонного господина, однако я почему-то в первую голову разозлилась на князя Тюфякина, который рассыпался в комплиментах моей «несравненной красе», как он выражался, однако не мог дать мне совет относительно деталей туалета, знатоком которых конечно он был. Впрочем, может быть, актрисы, которые были предметом его обожания, отставали от моды?..
