— Чье убийство? — это спросила Ганна.
— Леськино убийство. Мне позвонили.
Он зарыдал в голос, отчаянно, с подвываниями. Окружающие, уже было утратившие первоначальный интерес к их колоритной компании, снова начали оборачиваться, переговариваться между собой, думая, не нужна ли все-таки побитому помощь.
— Если ты не прекратишь, то сейчас сюда придет та самая милиция, которая мне по барабану, а вот тебе отчего-то совершенно ни к чему, — почти ласково сказал Галицкий. Голова болела, заливая мозг вязкой черной субстанцией, не дающей думать. — Успокойся и объясни толком, кто тебе позвонил и что сказал?
— Я не знаю кто. — Дзеткевич подышал открытым ртом и заговорил спокойнее. — Мне позвонил какой-то человек, который сказал, что у милиции есть неопровержимые доказательства того, что я убил Алесю Петранцову. Что меня ждут на работе и, как только я там появлюсь, сразу арестуют. И что если я хочу спастись, то должен немедленно уехать в другой город. Я сразу же поехал на вокзал, купил билет и уехал в Минск.
— Очень разумно, в Минске же милиции нет, — язвительно сказала Ганна. Ей не нравился внешний вид Галицкого. Илья был бледен до синевы, и только на виске мелко-мелко билась жилка, страшная, почти черная. Похоже, у него начинался приступ мигрени. Ганна покопалась в сумочке, нашла таблетку, которую всегда носила с собой даже тогда, когда Ильи Галицкого не было рядом и не могло быть, и под столом протянула ему ее. Он посмотрел благодарно и кинул таблетку в рот, запив ее пивом.
— Минск большой город, я думал, что здесь легче затеряться, — объяснял тем временем Дзеткевич. — У меня тут друг живет, с которым мы в армии дружили, а потом много лет не виделись. Теща моих друзей не одобряла. Так что вряд ли меня кто-то у Сереги начал бы искать. Я приехал, сказал, что с женой поссорился, что меня теща из дома выгнала. Он не удивился и дал ключи от своей квартиры. Сам-то он у жены своей живет. А квартира свободна.
— Так, это тоже понятно. Скажи-ка мне, мил друг, — Галицкий подпер свою несчастную голову рукой и со страдальческим видом уставился в мокрое лицо Дзеткевича. — А чего ты испугался. Ты что, Алесю действительно убил?
— Да нет же, — Дзеткевич истерично вскрикнул и тут же понизил голос, чтобы не привлекать внимания остальных посетителей трактира. — Я ее пальцем не трогал, Алеську. Я только ее, — он показал на Ганну и проехал задом по скамье, забившись в самый дальний угол, чтобы Галицкий не смог до него дотянуться.
— Так… Час от часу не легче. То есть это ты ударил Ганну по голове?
— Ну да. Я. — Он понурился.
— Зачем? Что я вам сделала? — удивилась Ганна, у которой заныло то место, на котором до сих пор располагалась ощутимая шишка. Она невольно потерла ее рукой.
— Бить не будете? Я расскажу, — прошептал Дзеткевич, глядя в бешеные глаза Галицкого.
— Пока не буду, рассказывай, — процедил тот. И Дзеткевич, вздыхая и поминутно сморкаясь, рассказал.
* * *
Алесю Петранцову он невзлюбил с первого взгляда. Уж больно въедливой и дотошной она была. Одно слово — зануда. Алеся подробно читала документы, добивалась внесения в них последней юридической закорючки, обстоятельно вела разговоры, раскладывая все по полочкам, не оставляла дел на потом и не уходила с работы, пока не вычеркнет в настольном календаре все дела, запланированные на день.
Легкому, если не сказать легковесному, Дзеткевичу она была в тягость, но избавиться от ненавистной юристки он не мог. Девица приглянулась одному из московских начальников, проводила с ним все дни, а главное, ночи во время его визитов в Витебск, и уволить ее Адрыян Карпович боялся, чтобы не накликать гнев малого босса, как они всем коллективом называли Павла Горенко. За глаза, разумеется.
Большой босс, то бишь Илья Галицкий, в Белоруссию наведывался раз или два, оставляя после себя большой переполох и сильное впечатление, но больше интереса к делам не проявлял. Кстати, именно такое невнимание со стороны главного патрона фирмы и натолкнуло предприимчивого Дзеткевича на мысль, что в предложении тещи что-то есть, а главное, что оно совершенно безопасно.
Павел Горенко свои наезды в Витебск вскоре тоже свел к минимуму. Как подозревал Дзеткевич, причиной ослабления внимания стала навязчивость все той же Алеси, которая просто не давала любовнику проходу. Воспользовавшись этим обстоятельством, свой нелегальный бизнес Дзеткевич развернул во всю мощь, Алесю увольнять не стал, чтобы Горенко не начал наезжать с проверками снова, но и в курс дела не посвятил. Остерегался.
Он был уверен, что судьба благосклонна к нему. Противная юристка работала день через день, совмещая работу в «Лiтаре» и должность экскурсовода в Здравнево. Основные переговоры и деловые встречи он проводил в те дни, когда ее не было на работе. Документы прятал. Лишних разговоров не вел. И был уверен, что Петранцова ни о чем не догадается.
Однако Алеся была девушка умная. Опытным взглядом она заметила лишний кассовый аппарат, острым ухом слышала не предназначенные для ее ушей разговоры, намотала все на ус и свела один к одному. Затем в руки ей попался забытый Дзеткевичем на столе документ; прочитав его, она обманула бдительность цербера-бухгалтерши, немного покопалась в бухгалтерии и сделала точный вывод. Дзеткевич вел двойную игру и обворовывал своих начальников.
К тому моменту, как Алеся окончательно удостоверилась в своих подозрениях, ее любовная лодка практически утонула. Павел Горенко в Витебск не приезжал, в Москву ее больше не приглашал, на звонки отвечал сухо и с недовольством, а письма игнорировал вовсе.
Влюбленная и страдающая Алеся решила вернуть благосклонность возлюбленного, раскрыв ему глаза на махинации в «Лiтаре». Она позвонила Горенко, сообщила, что владеет ценной информацией и даже съездила в Москву, захватив с собой документы, которые могли доставить Адрыяну Дзеткевичу немало неприятных минут.
— Однако что-то у них не срослось, — рассказывал Адрыян Карпович внимательно слушающим Ганне и Илье. Они знали, что говорит он правду, потому что все это уже слышали от самого Гарика. Он не захотел встречаться с Алесей, по телефону сообщил ей об окончательном разрыве, и она была вынуждена вернуться домой, по дороге придумав план мести. Раз Павел Горенко не захотел забрать документы, она решила… продать их самому Дзеткевичу.
— Она вас шантажировала? — воскликнула Ганна.
— Шантажом это было трудно назвать, — сказал он и снова высморкался. — Алеся показала мне документы, сказала, что больше не хочет сдавать меня руководству, то есть вам, — он слегка поклонился в сторону Галицкого, — и сообщила, что готова вернуть их мне за определенную сумму. Наш разговор состоялся за два дня до того, как ее убили, но честное слово, — он заломил свои пухлые, белые, немного женственные руки. — Честное слово, я ее не убивал. Сумму она попросила вполне подъемную. Конечно, таких денег наличными у меня при себе не было, но мы договорились, что я расплачусь в следующий раз, когда она выйдет на работу. За это время я и должен был собрать деньги. Немного. Примерно месячный мой доход с левых тиражей. Поверьте, я не стал бы убивать за такую мелочь.
