Сейчас она напряженно размышляла, что делать с Генькой. То, что любовная лодка разбилась о быт, было абсолютно ясно. Вернее, и не было никакой любви. С самого начала не было. И жить с Генькой она начала от безысходности, от того, что устала идти по жизни без надежного мужского плеча рядом. Кто ж знал, что это плечо надежным казалось лишь на первый взгляд, да и то если не сильно присматриваться.
После рождения Вовы Ганна пару лет вообще не думала о мужчинах. Ребенок занимал все ее время и мысли. На работу она вышла месяца через два после родов, договорившись о свободном графике. Мама была на подхвате, но загружать ее сверх меры Ганне было стыдно, поэтому от ребенка она отлучалась только по рабочим делам, отодвинув личную жизнь на потом.
Да и не нужно ей было никакой личной жизни. Всех мужчин, попадавшихся на пути, она вольно или невольно сравнивала с Галицким, и всякий раз в пользу последнего. Ее тело еще помнило его прикосновения, его губы. В голове звучали ласковые, только для нее одной придуманные слова, перед глазами мелькали строки из его особенных писем. Быть рядом с Ильей Галицким, стать частью его жизни было невозможно, а никто другой ей был не нужен.
Ее добровольная схима кончилась, когда Вове исполнилось три года. Весной она вдруг почувствовала особый, ни с чем не сравнимый запах капели, под первыми солнечными лучами развернулась и зацвела ее душа, и любви вдруг захотелось так сильно, так отчаянно, что Ганна, даже не думая, ударилась в бурный роман с одним из подвернувшихся под руку актеров. Конечно, он тоже не шел ни в какое сравнение с Ильей, но на тот момент Ганне было все равно. Она жаждала любви. Бурной, богатой на эмоции, с криком, плачем, стонами и смехом. И она эту любовь получила.
Потом на смену актеру пришли другие любовники. Их было немного. Каждый по-своему хорош, по-своему плох. Единственное правило, которое Ганна старалась не нарушать, гласило, что ее возлюбленные не могут быть женаты. Вносить разлад в чужую семью она по-прежнему не хотела. Что ж, горькая истина, что от хороших мужиков не уходят, с каждым романом открывалась перед ней снова и снова. Один был жаден, другой жесток, третий инфантилен, четвертый оказался не способным на длительные отношения.
Большинство раздражались от того, что у нее есть ребенок, не желая ни с кем делить ее внимание. Эмоции расцветали и сворачивались, чувства — не любовь, а интерес, желание, любопытство разгорались и гасли бесследно. И все это не имело ни малейшего отношения к настоящей жизни, такой, как ее представляла Ганна на примере своих родителей и бабушек с дедушками.
Она отчаянно хотела иметь семью. Настоящую, в которой ждут, когда ты придешь с работы и сваришь гречневую кашу, в которой молча моют посуду после ужина, не скидывая ее в раковину, чтобы побыстрее заняться сексом и потом с облегчением убежать по своим делам. Семью, в которой по выходным ходят с детьми в зоопарк или в кино, вместе делают уроки и читают вслух долгими зимними вечерами. Ганна была готова родить еще одного ребенка, даже двух, лишь бы это действительно было кому-то нужно. Образ Ильи Галицкого тускнел, размывался, таял в тумане прошлого. И находясь именно в таком состоянии, Ганна и встретила Геньку.
Подающий надежды журналист, завсегдатай модных тусовок, он красиво ухаживал, легко нашел общий язык с шестилетним Вовой, очаровал маму с папой, носил с рынка кошелки с картошкой и капустой, безропотно мыл по вечерам посуду и буквально через неделю после того, как впервые остался ночевать, перевез к Ганне свои вещи. Немаловажное значение имел и тот факт, что к своим тридцати пяти годам Генька ни разу не был женат.
То, что он бездельник, больше всего на свете любящий валяться на диване, в лучшем случае с книжкой, а чаще с пультом от телевизора, что вся его покладистость в быту вызвана в первую очередь непреходящей ленью, и то, что он сядет Ганне на шею, свесив ноги, стало понятно месяца через три совместной жизни.
«Хороший ты мужик, но не орел» — эту фразу из фильма «Простая история» Ганна любила с детства, но только сейчас поняла, что именно она означает. С Генькой было хорошо и удобно. С ним можно было оставить Вову, отправляясь на работу, и не переживать, что с мальчиком что-то случится. Генька даже ужин готовил сам, потому что искренне и беззаветно любил кухарничать. И постепенно Ганна привыкла к получившемуся у них суррогату семейной жизни, в котором она была мужиком, зарабатывающим на жизнь тяжелым трудом, а он не очень рачительной, томной домохозяйкой.
Чтобы найти отдушину, заняться чем-то своим, интересным, личным, не делимым с Генькой, Ганна вдруг начала писать детективы. Истории, с детства возникающие в ее богатой фантазии, она довольно лихо выплескивала на бумагу. Первый детектив был написан за год, на второй потребовалось всего 8 месяцев, и, когда они были готовы, Ганна задумалась, что делать с ними дальше.
Писать в стол — это было не для нее. Ганна не была тщеславна, не думала о писательской славе, но считала, что любое дело должно приносить результат, иначе им не имеет смысла заниматься. Сначала она разослала свои произведения в шесть российских издательств (во все существующие, кроме «Ирбиса») и, лишь не дождавшись ответа, решила умерить гордыню и обратиться за помощью к Галицкому. Так они увиделись вновь.
Довольно быстро Илья попросил встречи с сыном. Ганна не нашла повода отказать. Внука представили Эсфирь Григорьевне, и у восьмилетнего мальчика наконец-то появились отец и не чающая в нем души бабушка.
Галицкий начал издавать серию книг, открытую специально для Ганны, и, хотя он говорил, что делает это исключительно от того, что она действительно талантлива и в надежде на будущие прибыли, Ганна ему не верила, считая, что он таким образом привязывает ее к себе, чтобы иметь возможность общаться с Вовой. Но писать не бросала. Занятие это оказалось сродни наркотику, от которого она теперь не могла отказаться. Помимо повседневной жизни с ее рабочими и личными неурядицами у нее теперь был свой внутренний мир, населенный выдуманными ею персонажами, и, когда она ныряла в него, погружаясь в перипетии детективных историй, то не думала больше ни о чем, отдыхая душой, набираясь сил для новой встречи с реальностью.
С Галицким она виделась нечасто, примерно раз в квартал, когда сдавала очередную книгу и приезжала обсуждать какие-то вопросы. Деловую переписку она вела с Гариком, потому что именно он отвечал в издательстве за работу с авторами; дистанцию, разделяющую ее с Ильей, не нарушала, стараясь к нему не приближаться, чтобы снова не обжечься. И тем не менее не могла не признать, что опять увлекается им все больше и больше. Харизма этого мужчины действовала на нее одуряюще. Впрочем, не на нее одну.
После каждой встречи с Галицким Генька становился все мельче и мельче, будто усыхал, переставая быть мужчиной. Она не понимала, зачем в ее жизни есть этот пустой никчемный человек, с которым ей даже в постель ложиться в последнее время было в тягость. С Генькой нужно было расстаться. Ганна прекрасно понимала, как сильно он оскорбится, услышав про разрыв. О ее внутренних метаниях он искренне не догадывался, будучи уверенным в том, что она счастлива от его присутствия в своей жизни.
