Нельзя забывать, впрочем, что Конфуций приехал в Чэнь не для того, чтобы вести ученые разговоры, а с мечтою «претворить праведный Путь». Но мог ли он убедить чэньского правителя отказаться от силы оружия и уповать на силу добродетели в тот момент, когда его царство гибло под натиском воинственных соседей? Могли ли прислушаться к нему предводители больших и малых армий, ожесточенно воевавшие друг с другом за земли, людей и богатства? Призыв Конфуция управлять так, чтобы народ был счастлив, показался бы им наивной мечтой книжника. А его убежденность в том, что одно умение всегда и всюду соблюсти ритуал восстановит в Срединной стране мир и благоденствие, они и вовсе сочли бы чистым безумием.
Странное, двусмысленное положение было уготовано Учителю Куну в годы его странствий. Почти везде знаменитого ученого встречали с почетом. Его изысканные манеры, широчайшая эрудиция, радушие и честность не могли не внушать симпатии. Одним своим присутствием он умел побудить окружающих быть лучше – воспитаннее, добрее, справедливее. Он мог заставить других устыдиться своих низких поступков или невежества. Но до реальных перемен дело не доходило. Заезжего праведника вежливо выслушивали, сочувственно вздыхали и… продолжали жить, как прежде.
А что же Конфуций? Он не уставал заверять всех: «Если мне дадут власть, я наведу порядок за месяц, а за три года добьюсь процветания!» Слыша эти слова, одни недоумевали, другие посмеивались, третьи же настораживались. Похвалы добродетели и невероятные обещания этого странного чужеземца казались немыслимым бахвальством или чем-нибудь похуже. Случалось, его принимали за лазутчика и соглядатая. Известно, что Цзы-Гуну не раз приходилось отвечать на вопрос, каким образом его учитель узнавал о положении в царствах, через которые проезжал: сам ли расспрашивал местных жителей или кто-то ему докладывал? Цзы-Гун объяснял, что его учитель собирает сведения по-особому, благодаря ненавязчивому желанию слушать.
Порой случались и драматические события. Когда после трехлетнего пребывания в царстве Чэнь Конфуций решил переехать в расположенный по соседству небольшой удел Цай, кое-кто среди советников чэньского правителя решил воспрепятствовать этому из опасения, что Учитель Кун окажет услуги врагам государства. И вот в каком-то пустынном месте Конфуций и его спутники были окружены чэньскими воинами и несколько дней провели без пищи. Кое-кто из учеников уже начинал бредить от голода, Конфуций же оставался невозмутим и сохранял полную ясность сознания. Казалось, страдания только укрепляли его волю. «Бывает же, что и благородного мужа жизнь доводит до крайности!» – пробурчал, будучи уже не в силах терпеть муки голода, Цзы-Лу, на что Конфуций спокойно ответил:
«Благородный муж не пугается, даже если жизнь доводит его до крайности. А вот низкий человек, доведенный до крайности, теряет стыд!»
Предание донесло до нас несколько рассказов о Конфуции, «терпящем бедствие между Чэнь и Цай». Все они толкуют о том, как Учитель Кун поднял дух своих спутников, внушив им в очередной раз, что благородный муж черпает радость в сознании несокрушимости своей воли и должен скорее благодарить Небо за посланные ему испытания. Легенда? Да, легенда. Но опять-таки столь же придуманная, сколь и правдивая. Ибо только средствами мифа и можно оповестить мир о внутреннем опыте «само-постижения», открытии в себе непоколебимой, самодостаточной и всепобеждающей воли. Это легенды о Конфуции как учителе в каждом из нас. В одной из них рассказывается о том, как в те черные дни Конфуций решил испытать, тверда ли вера учеников в его дело. Он подозвал Цзы-Лу и пропел ему строчки народной песни:
Не буйволы мы и не тигры,
Отчего же мы здесь, в этой глуши?
А потом сказал:
– Может, путь наш неверен, оттого и угодили мы в эту глушь?
– Наверное, мы не настолько добродетельны, чтобы люди верили нам, и недостаточно мудры, чтобы они чтили нас.
– Вот как? – удивился Конфуций. – Если добродетелен тот, кому верят, то почему люди позволили древним праведникам Бои и Шуци уморить себя голодом?
Потом Конфуций позвал Цзы-Гуна и спросил его:
Не буйволы мы и не тигры,
Отчего же мы здесь, в этой глуши?
Может быть, путь наш неверен, оттого и угодили мы в эту глушь?
– Учитель, ваш путь несказанно велик, вот почему мир неспособен принять его, – ответил Цзы-Гун. – Не лучше ли вам приспособиться к миру?
– Хороший земледелец может вспахать и засеять поле, но не может ручаться, что снимет богатый урожай, – сказал Учитель Кун. – Хороший ремесленник может сработать изящную вещь, но не может ручаться, что ее оценят в мире. Мудрый может следовать праведному Пути, но не может ручаться, что люди примут его правду. Боюсь, устремления твои не слишком возвышенны!
Наконец Конфуций подозвал к себе своего любимца Янь Юаня и задал ему все тот же вопрос:
Не буйволы мы и не тигры,
Отчего же мы здесь, в этой глуши?
Может, путь наш неверен, оттого и угодили мы в эту глушь?
– Учитель, путь ваш непостижимо велик, а потому мир не может принять его, – ответил Янь Юань. – Но вы должны и впредь твердо идти своим путем. Если человек не имеет успеха в свете, это лучше всего доказывает, что он – достойный муж. Если мы сами не претворяем праведный путь, нам должно быть стыдно. А если в царстве есть праведные мужи, а правда отвергнута светом, за это должно быть стыдно государю. Что ж огорчаться из-за того, что мир не следует нашему Пути?
– Как хорошо ты сказал! – воскликнул Учитель. – О, славный сын рода Янь, если бы ты был знатным вельможей, я хотел бы быть твоим слугой!
Небо и на этот раз не дало погибнуть правде, которую хранил в себе Учитель Кун: в конце концов путешественники ускользнули от погони и благополучно добрались до северных рубежей Чу – могущественного южного царства, располагавшегося в районе среднего течения реки Янцзы. И попали в новый и незнакомый мир: непонятная речь, непривычные письмена, необычные дома на сваях, странные смуглолицые люди, покрывающие себя татуировкой. Другие леса, и холмы, и реки. Другое небо… Настоящий край земли. Царство Чу было страной самобытной культуры, вобравшей в себя многое из жизненного уклада местных некитайских племен. Обитатели равнины Желтой реки считали его «варварским» или в лучшем случае полуварварским. Но правители царства, именовавшие себя, как и чжоуские цари, ванами, все решительнее вмешивались в политические раздоры уделов Севера, все настойчивее боролись за верховенство в Поднебесном мире. Может быть, оттого чуские власти и отнеслись к необычным гостям с вниманием? Измученные путешественники нашли приют у правителя области Шэ, которого звали Чжу Лян. Поначалу случился небольшой конфуз: когда Чжу Лян спросил у Цзы-Лу, что за человек его учитель, Цзы-Лу не нашелся что ответить. Узнав об этом, Учитель Кун сам дал себе оценку – изумительно простую, честную и непринужденную.
– Почему же ты не сказал, – воскликнул он, обращаясь к Цзы-Лу, – что это человек, который так поглощен размышлениями, что забывает поесть, и так радуется жизни, что забывает о всех тяготах и не замечает надвигающейся старости?..
