Предание утверждает, что после этого разговора добрая дюжина учеников Конфуция вернулась в отчий дом.
Минуло еще несколько дней пути по тряским циским дорогам, и Кун Цю со своими спутниками наконец прибыл в столицу царства – город Линьань. Гао Чжао-цзы встретил их со всей почтительностью и предоставил им в распоряжение отдельный дом. Гости из Лу тут же оказались втянутыми в водоворот светской жизни. Здешние ученые мужи уже были наслышаны о широких познаниях и добродетелях этого необычного на вид лусца и наперебой зазывали его к себе потолковать о книгах и старинных предметах, о героях и мудрецах былых времен, а чаще расспросить о злободневных вопросах политики. Гость из Лу и вправду оказался умным, приятным, а главное, прекрасно воспитанным собеседником – и ходит, и ест, и говорит строго по ритуалу. С таким поистине «поговоришь один вечер – приобретешь на сто лет»! Конечно, местные ученые, как везде, были большими патриотами, и им было очень любопытно знать, что думает Кун Цю о выдающихся уроженцах их родного царства – ну, например, о знаменитом Гуань Чжуне. За полтора столетия до того этот советник циского правителя Хуань-гуна провел в Ци смелые реформы и превратил его в могущественнейшее государство Поднебесной. Спору нет, Гуань Чжун проявил незаурядные способности государственного мужа, но в его биографии имелось пятно, смущавшее многих. Он был одним из двух наставников наследника престола, впоследствии убитого его собственным младшим братом, который и стал правителем Ци. Коллега Гуань Чжуна по наставничеству покончил с собой в знак преданности законному наследнику, а Гуань Чжун как ни в чем не бывало пошел на службу к убийце своего ученика. Конечно, многие думали, что Гуань Чжун поступил предосудительно, или, на языке китайцев того времени, «бесчеловечно». Спрашивали об этом и Учителя Куна, и тот счел возможным оправдать поступок знаменитого советника. «Ведь благодаря Гуань Чжуну правитель Ци сумел, не прибегая к силе, девять раз призывать к себе правителей всех уделов. Вот насколько был человечен Гуань Чжун!» – объяснил Кун Цю одному посетителю. Сидевший рядом ученик не смог скрыть своего недоумения: «Но ведь Гуань Чжун согласился служить убийце своего ученика и законного наследника! Как же можно назвать его добродетельным?» – «Гуань Чжун помог правителю Ци стать первым в Поднебесной и пресечь смуту, – ответил Учитель Кун. – До сих пор люди пользуются плодами его добрых дел. Да если бы не Гуань Чжун, мы бы тут ходили с распущенными волосами и запахивались налево, как делают дикие степняки. Нет, он был не из тех простолюдинов, которые из-за мелочной честности лишают себя жизни в придорожной канаве, а люди даже не смотрят в их сторону!» Так рассуждал Кун Цю, и его собеседники не без удивления убеждались в том, что этот человек, требовавший строжайшего соблюдения нравственных заповедей, мог оценивать людей по реальным результатам их жизни и даже посмеиваться над бесплодной «мелочной честностью». Тут Кун Цю засыпали вопросами о личных качествах Гуань Чжуна, и выяснилось, что гость из Лу не столь уж высокого мнения о них.
– Гуань Чжун был поистине не таким уж вместительным сосудом! – заявил Кун Цю, неожиданно запечатлевая свою мысль, как с ним нередко случалось, в каком-то малопонятном образе.
– А был ли он бережлив? – спросили его.
– Гуань Чжун владел тремя усадьбами с многочисленной дворней – разве можно назвать его бережливым?
– В таком случае разбирался ли Гуань Чжун в ритуалах?
– Судите сами: правитель удела ставит у ворот своего дома стену, и Гуань Чжун тоже воздвигнул перед своими воротами такую стену. Правитель удела, принимая гостей, велит принести подставку для осушенных чаш, и Гуань Чжун тоже завел у себя такую подставку. Уж если Гуань Чжун соблюдал ритуал, то кто же его не соблюдал?
С еще большим удивлением циские мужи узнавали от Кун Цю, что Гуань Чжун, вроде бы облагодетельствовавший весь мир, сам был далек от совершенства. Возможно ли такое? Но почему нет? Ведь Гуань Чжун только на время добился единения Срединной страны, он не излечил природу людей, не избавил человечество от его давних пороков.
Суждения Кун Цю служили неиссякаемой пищей для ученых разговоров в домах знатнейших мужей циской столицы. Многие восхищались умом и образованностью гостя из Лу, еще больше людей ему завидовали, но находились и такие, которые усматривали в словах Кун Цю оскорбительную насмешку над их родным царством. Что хотел сказать этот пришелец, когда заявил, что, не будь Гуань Чжуна, «мы бы тут ходили с распущенными волосами, как дикари»? Да и больно любит он порассуждать о том, что порядки в Ци чересчур строгие. То удивится, увидев на улице Линьаня лавку, где продаются протезы для тех, кому в наказание отсекли ступни ног, – дескать, многовато у вас казней! – то вслух посочувствует здешним крестьянам, у которых чиновники отбирают больше половины урожая, а у них в Лу берут вдвое меньше… Еще поговаривали, будто он не упускал случая подметить превосходство своих земляков над жителями Ци в знании ритуалов и однажды в разговоре обмолвился: «Даже небольшие перемены в Ци возвысят его до Лу, и даже небольшие перемены в Лу сделают его самым просвещенным царством в Поднебесной». Понятно, что такие суждения нравились далеко не всем в циской столице. Одним словом, у Кун Цю в Линьане появилось много друзей, но и не меньше врагов.
Весь Линьань еще жил первыми впечатлениями о знаменитом ученом из Лу, когда Гао Чжао-цзы добился от Цзин-гуна согласия дать Кун Цю аудиенцию. В назначенный день еще до рассвета – ибо жизнь в резиденциях китайских правителей начиналась непривычно рано по европейским понятиям – Кун Цю подъехал к главным воротам царского дворца и, предъявив начальнику караула специальную бирку-пропуск, переступил через высокий порог дворца, отделявший обитель Единственного из людей от его подданных. Как он ни старался, ему не удавалось прогнать так некстати охватившее волнение: впервые он приглашен к правителю, и, кто знает, не решится ли сегодня его судьба? В конце концов, все его знания и добродетели теряли всякий смысл, если их нельзя было приложить к делу государственного управления. А он мечтал о настоящем деле. Он даже заявлял циским сановникам, что, будь у него власть, он за месяц добьется благоденствия в целом царстве. Быть может, Цзин-гун вспомнит его слова о мудром правителе, который доверился даже безвестному рабу и снискал славу великого завоевателя?..
В сопровождении стражника Кун Цю прошел через широкий двор, потом миновал еще одни ворота и еще один двор. Подойдя к лестнице, ведущей в просторный и сумрачный, словно пещера, тронный зал дворца, он опустился на колени и отбил поклон, стукнувшись лбом о землю. Стоявшие у входа в зал сановники переглянулись: ну и церемонный же этот человек из Лу! В их царстве о поклонах перед тронным залом, когда-то введенных первыми чжоускими царями, давно уже и не вспоминали. Кун Цю поднялся в зал, почтительно бодро подошел, почти подбежал мелкими шагами к подножию трона, упал на колени и выкрикнул, не поднимая головы: «Десять тысяч лет!» Сидевший вверху, невидимый для склонившихся вокруг простых смертных, правитель ответил словами приветствия. Выждав подобающую паузу, Цзин-гун обратился к Кун Цю с вопросом, который полагалось задавать правителю на подобных аудиенциях.
