– …жизнь человека всегда субъективна.
– Да. Одни стрижку газона сочтут праздностью, другие – служением.
– Согласен, Сулейман. Стараюсь верить в лучшее, пусть даже оно не в моей жизни. Чехов об этом писал век назад: «Жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней, он должен для этого видеть и знать больше, чем видели и знали его дед и отец».
– Прекрасно сказано. Я читал «Дядю Ваню» и «Чайку». Его пьесы – зеркало. Какой бы ни был за окном век, останутся те же маски, сменятся только герои. Удивительный мастер. Гений.
– Ты знаком с Чеховым?! Я думал, что он не очень-то подходит для мусульманской ментальности.
– Внутренняя миграция вне земного, вероисповедания в том числе. Читаешь про его героев, причитая «ах, какие люди…», полагая, что мы не такие. Черт возьми, такие! Так много всего предстоит с собой обсудить.
– Ни дня без открытий, Сулейман. Лучший девиз для живого человека.
Досту, если есть время, перечитай Чехова. Поделись мнением. Нам с Сулейманом интересно.
Скучаю по тебе. Папа
11
Передаю привет океану
Досту,
я вышел из пекарни следом за торговцами, пришедшими за корзиной с первой партией горячих симитов. Снял фартук, отряхнул от муки, повесил на крючок у двери и пошел на центральную площадь. Там сел под деревом, смотрел, как раскупают симиты, которые чуть больше часа назад слепил из пышного теста.
Торговцы закидывали бублики в бумажные пакеты, зерна кунжута осыпались на дно, я слышал, как они постукивают. Кто-то съедал симит на ходу, спеша на работу, другие неторопливо несли домой.
Счастье – видеть, как плоды твоего труда делают людей, пусть на мгновение, счастливее.
Из-под ног прохожих разлетались голуби, а я радовался и чувствовал бесконечную усталость. Словно много лет шел, не смыкая глаз, не веря, что дойду, и наконец – я тут. Теперь бы закрыть глаза и проспать вечность. А потом проснуться и продолжить путь до следующей точки.
В ту минуту, сидя на площади древнего Стамбула, я позволил себе ни о чем не думать. Получилось, Досту.
Когда корзину понесли за следующей партией симитов, я поднялся и медленным шагом пошел домой. Умид второй день остается у любимой, они помирились и вечером после работы поедут за щенком – выбрали в приюте, решили назвать Марго (в честь Château Margaux
[17]).
Проспал до полудня нового дня. Ничего не снилось. Я погрузился в пространство абсолютного покоя, впервые за свои семьдесят лет.
– Сулейман, были у тебя в детстве придуманные друзья? Которых, кроме тебя, никто не видел, которые всегда с тобой заодно?
– Нет, приятель. Даже ребенком я знал, где выдумка, а где реальность. Выдуманное мне нравилось, если оно походило на жизнь.
– Интересно. Моя дочь Досту, когда плохо себя вела, говорила, что во всем виновата Вредная Досту.
– Ха-ха… Вы с ней ходили в театр?
– Конечно. Она любила взрослые постановки, «Чиполлино» и «Пеппи Длинныйчулок» ее не увлекали.
– Я тоже люблю театр. Чувственный, пронзительный, не шокирующий.
– Еще бы! Шока в жизни и так достаточно, даже собственные мысли иногда поражают.
– Думающий человек – это прекрасно, но иногда мысли раздирают на части.
– Знакомо, Сулейман.
– Хочешь совет, приятель? Пусть они плещутся в голове. Не останавливай их. Просто наблюдай.
– Хорошая идея… Буду вспоминать наши предрассветные беседы.
– Уезжаешь?
– Да, Сулейман. Береги свой дом.
– А ты передавай привет океану. С удовольствием жил бы у его берега. Даст бог, в следующей жизни. Остаток этой проведу у мечети, рядом с каштаном.
***
Поезд отдаляется от Стамбула. Предстоит пересадка – и еще девять часов пути до дома.
Скучаю по тебе. Папа
12
Счастье требует труда. Оно не придет, пока ты отлеживаешься на диване
Досту,
за окнами поезда поблекли яркие краски, приближаемся к зиме. Проводники не справляются с наплывом пассажиров, в вагоне шумно. Одни ругаются друг с другом, другие выражают недовольство состоянием туалетов, остальные, зарядившись виски, горланят песни.
Тучная женщина из соседнего купе, то ли астролог, то ли ясновидящая, объясняет происходящее полнолунием – периодом повышенной эмоциональности. «Я давно поставила неутешительный прогноз человечеству. Ничто его не спасет, кроме краха».
Со мной в купе молодая пара. Красивые. Всю дорогу спорят, ничего не слышат, кроме своего конфликта. Даже себя.
Как я понял, парня зовут Джордж, он писатель. Она бросила любимую профессию, посвятила себя мужу и детям.
Он так поглощен собой, что не видит внешнего мира. Она – ранимая, вспыльчивая, растворившаяся в нем, от чего ей вдвойне больнее. Тот случай, когда любящие друг друга люди не могут быть вместе в силу разных взглядов на жизнь.
Почему нам что-то постоянно мешает выбирать счастье?..
Быть несчастливым несложно. Для этого не нужно искать причину, достаточно пойти за толпой, вечно недовольной и слишком заземленной. Станешь как большинство, которое только и делает, что выставляет миру претензии.
У несчастливой жизни один вкус – горький, вяжущий. Как у незрелого миндаля.
Всегда разное на вкус счастье требует труда. Оно не придет, пока отлеживаешься на диване, надо хотя бы встать, открыть дверь.
Проложить путь к счастью нелегко. Нет единого маршрута, всем подходящего трафарета. Обязательно будут ошибочно снятые мерки. Это нормально, таков процесс – не бросай на половине.
…В наушниках Майлс Дейвис
[18] играет “Нow Deep Is the Ocean?”
[19]. Что-то необыкновенное происходит в душе, когда слушаю его трубу. “How much do I love you? / I'll tell you no lie / How deep is the ocean? / How high is the sky?”
[20]
Достаю из портмоне нашу с тобой, дочь, фотографию. Тебе пять лет, ты сидишь на моих плечах. На мне подаренный Марией темно-синий свитер, на левом запястье – отцовские часы с кожаным ремешком. С твоей правой ножки слетел ботинок, валяется на песке. За нами океан. Твоя первая встреча с ним, когда ты долго, не отрываясь, смотрела на волны. «Ни слова, ни писка второй час. Чудеса», – сказала тогда мама, очищая апельсин.
