Но ведь посол неоднократно встречался неофициально с госсекретарем США и братом президента министром юстиции Робертом Кеннеди в правительстве Джона Кеннеди. Обсуждались вопросы, оценивающие кризисную ситуацию. Однако почему-то конкретные предложения от американской стороны (президента) поступили именно через канал советской госбезопасности — разведку. Причем телекомментатор в самый кризисный день дважды общался и с президентом и с советским разведчиком. Именно по этому каналу Москва получила следующие конкретные условия выхода из кризиса: СССР вывозит ракеты с острова, а США снимают блокаду и обещают не вторгаться впредь на Кубу. Так вот, через разведку, а не через посольство!
Вот тут-то и начинается «театр абсурда». Две спецслужбы противников быстрее наладили деловой контакт (телекомментатор имел связь с ЦРУ), чем посол и резидент внутри одной государственной структуры, коим было посольство. Что же случилось?
Итак, есть информация (предложение) архиважного значения для разрешения кризиса «без-пяти-минут» чреватого военным конфликтом, начало которого исчисляется часами. Есть канал — посольский и госбезопасности. Но…
Вот как рассказывает советский резидент Феклисов об одном из контактов с представителем американского президента. 26 октября в полдень он был вызван на встречу комментатором, на которой изложил ему свою личную точку зрения на развитие кризиса: если произойдет вторжение американцев на Кубу, Хрущев может «нанести ответный удар по… Западному Берлину». В своей книге Феклисов писал так: «Я действовал на свой страх и риск…Теперь мне совершенно ясно: да, я рисковал, но не ошибся. Чего я не ожидал, так это того, что мои слова будут быстро доведены до сведения хозяина Белого дома и что через два-три часа Кеннеди передаст через Скали (телекомментатор. — Авт .) компромиссное решение».
Резидент пообещал посланцу президента срочно довести его предложение до сведения Кремля. Но срочно не получилось. Все уперлось, говорит, Феклисов, в бюрократию мидовцев, не уполномоченных своей штаб-квартирой на Смоленской площади вести переговоры такого серьезного уровня. Случилось, что когда Феклисов срочно составил подробную шифротелеграмму для Москвы с подробностями двух встреч с посланцем президента, то при отправке ее он встретил сопротивление посла. Усиленную двумя подписями депешу с предложениями американской стороны посол продержал три часа и заявил: такое сообщение он послать не может.
Небольшое отступление. 21 октября министр иностранных дел СССР А.А. Громыко встречался с президентом Кеннеди, после чего информировал Хрущева о возможном ходе развития советско-американских отношений на ближайшее время. Отчет министра о встрече был составлен в благодушном тоне. Посол оценил этот эпизод в своих мемуарах так: «…в этих условиях военная авантюра США против Кубы почти невероятна. Таков был в целом успокоительный вывод Громыко накануне Карибского кризиса. Я пытался убедить его дать более осторожную оценку ситуации. Он не согласился: видимо, ему хотелось сделать приятное Хрущеву».
Потом сам посол отказал резиденту в архиважном деле государственного масштаба — довести до сведения Кремля компромиссное предложение Белого дома. Может быть, посол не хотел «сделать неприятное» своему шефу по МИДу? Ведь прогноз Громыко не оправдался.
Известно, что трагедия повторяется в виде фарса. И эти отношения «посол — резидент» стали фарсом. Ибо трагедия состоялась в схожей ситуации… за двадцать лет до этого, в 1941 году. За несколько дней до нападения Германии на СССР.
Тогда, 19 июня 1941 года разведчик берлинской резидентуры Борис Журавлев был вызван на экстренную встречу ценным агентом советской разведки в гестапо «Брайтенбахом». По его взволнованному виду разведчик понял, что произошло что-то чрезвычайное. А через несколько минут он сам всем своим существом ощутил важность полученной информации: «Гитлер нападет на Россию в 3 часа в ночь на 22 июня…»
Этот агент еще с 1929 года зарекомендовал себя как источник достоверной информации — актуальной, секретной, документальной. Достаточно сказать, что все эти годы сотрудничества с нашей разведкой ни одна провокация с немецкой стороны против советских людей (и разведчиков в том числе) в Германии не имела успеха. Он первым сообщил и дал технические данные о работе немцев над «оружием возмездия» — ракетами, а затем — об исследованиях в области ядерной энергетики для нужд войны…
Ему можно и нужно было верить.
Журавлев доложил тревожную информацию резиденту Кобулову, брат которого Б. Кобулов входил в руководство НКВД и был приближен к Л. Берия, наркому внутренних дел СССР. Резидент не решился отправить это предупреждение агента по каналам госбезопасности, ибо он знал отрицательную реакцию Кремля на подобную информацию: она рассматривалась в высших эшелонах советской власти как провокационная. Кобулов обратился к советскому послу в Германии с просьбой направить сведения по каналам НКИД, но для НКВД. Посол Деканозов, человек Берии, шифровку в Москву направил.
К сообщению ценного источника Берия отнесся иронически и доложил Сталину эту информацию среди других вопросов как бы между прочим. Он представил ее, как исходящую от попавшего под панические настроения в Берлине советского посла. И было принято решение: посла отозвать. Не успели — началась война.
Кобулов-резидент был случайным человеком в разведке, но не Деканозов, который одно время ее возглавлял. Он оценил значение сообщения агента и, в условиях еще продолжавшихся репрессий в стране, решил идти наперекор «мнению Кремля». Видимо, через подобную ситуацию в сложные дни Карибского кризиса советский посол в Вашингтоне не смог перешагнуть. А ведь ему репрессии не угрожали.
…И резидент Феклисов отправил шифротелеграмму в Центр по каналу госбезопасности. Ему ответили: «Пришлите сведения за подписью посла». А на Кеннеди в это время давили военные, и счет времени до «открытия огня» исчислялся уже минутами.
Известный американский разведчик Ладислав Фараго в своей книге «Война умов», изданной в 1956 году, говорил: «Добыча информации не всегда трудна, оценка ее бывает затруднительной». И все-таки, что удержало мидовского чиновника выступить единым фронтом в дни Карибского кризиса с чиновником госбезопасности? Может быть, боязнь стать соучастником дезинформации? Но вернее всего, это было неверие в государственную мудрость Феклисова, хотя такой большой опыт работы в разведке, как у него, имели единицы.
Справка. Именно государственный подход к делу разведчиков в «тайной войне» еще с двадцатых — тридцатых годов позволили советскому правительству возводить их в ранг послов на ключевых позициях в дипломатическом мире. Так в ранге послов-резидентов побывали: Панюшкин А.С. — в Китае (1939–1943), Чичаев И.А. — в Англии (1941–1945), Зарубин Г.Н. — в Англии (50-е годы), Алексеев А.И. — на Кубе до Карибского кризиса, во время и после него.
Итак, во время Карибского кризиса имелось два канала контактов американцев с Москвой — официальный (посольство) и неофициальный (госбезопасность). Напрашивается парадоксальный, в отношении советской дипслужбы того времени, вывод: Роберту Кеннеди, министру и брату президента, «надоело» общение с советским «послом без полномочий», и братья переключились на другой канал, пусть даже неофициальной связи: президент — его доверенное лицо (телекомментатор) — советский резидент КГБ — советский лидер Хрущев. Американский президент не ошибся в выборе второго канала. Вероятнее всего, ему была хорошо известна биография разведчика Феклисова.
