Суд присяжных, появившийся в России в середине XIX века, был невероятно популярен. Судебные отчеты воспринимались тогда, как сейчас ток-шоу, спортивные репортажи и детективные сериалы. Адвокаты в то время были знамениты, как сейчас телеведущие. Их речи заменяли и сценическое действие, и проповедь, и психотерапию. Имена подсудимых становились нарицательными. Имена свидетелей, судей, прокуроров и адвокатов мгновенно становились известны всей читающей России. Судебные залы забивались любопытными, судебными репортерами и художниками. Уже на следующий день все желающие могли ознакомиться с результатами последнего заседания.
Сергей Аркадьевич Андреевский, изгнанный из прокуратуры за отказ выступить обвинителем на скандальном процессе, быстро вошел в ведущую пятерку русских адвокатов. Его речи по делам об убийствах Сарры Беккер и Андреевой читались, как бестселлеры. Он не ограничивался юриспруденцией – переводил Бодлера и Эдгара По, писал стихи и критические статьи. И в дополнение всего, он был хорош собой: высокая, стройная фигура с обрамленной седыми волосами головой казалась воплощением благородного изящества.
Прежде о Тарновских знали в Киеве, теперь, благодаря газетам, их известность стала всероссийской. Самой Марии Николаевны на суде не было, в ее защиту выступала только ее спутница в злосчастный вечер убийства Боржевского, троюродная сестра – Марианна Вишневецкая.
Все же остальные свидетели, по существу, оправдывали Василия Васильевича. Показаниями самого обвиняемого, его сестры Софьи Глинки, тетки Александры Корбут, знакомых Василия Цымбалистова, Петра Семенцова и врачей вырисовывалась личность Васюка. Человек добрый, бесхарактерный, расстроивший нервы гулянкой и алкоголем. Плохая наследственность: вспыльчивый и строгий отец, брат – самоубийца. Не герой, но уж никак и не злодей.
С другой стороны, убитый и виновница преступления выглядели мерзко. Свидетели наперебой рассказывали об их наглом, на глазах прислуги, романе, о том, как они не только не стеснялись Василия Тарновского – просто издевались над ним. Казалось, у Тарновского был выход – развод, хотя ему бы пришлось пройти через унижения и судебные дрязги. Но развод не мог состояться из-за детей. Тарновский, страстно желая развестись, не хотел лишать детей матери. А суд в России в этом случае всегда оставался на стороне мужчины, и оставлял детей за ним. То есть именно Тарновский в деле о разводе проявлял благородство.
Как сказал Сергей Андреевский, обращаясь к присяжным, «видимый закон – против Тарновского, потому что он выстрелил в человека. Но тот внутренний закон жизни, который чувствуется нашей совестью, ясно говорит нам, что из трех участников этой драмы Тарновский несравненно лучше двух остальных, то есть своей жены и ее любовника».
О Марии Тарновской адвокат говорил так: «Эта женщина вообще к душевной любви не способна. Вы знаете, скольких мужчин, страдающих от обожания к ней, она легко переменила и безмятежно забыла. Она любила театры, ужины, туалеты, заграничные поездки, блестящую жизнь и поклонение красивых мужчин. Цветущая, здоровая, избалованная, она была уверена, что все ее прихоти естественны и законны».
Василия Тарновского оправдали.
С Прилуковым
С 1904 года Тарновские окончательно разъехались. До бракоразводного процесса решено было разделить детей: сын Вася мог до 10 лет оставаться с Марией Николаевной, дочь Тата жила с отцом. В Киев переехала сестра Василия Васильевича Софья Глинка – тетка девочки, которая фактически заменила ей мать. Несколько раз бабушка Таты Екатерина Петровна О’Рурк пыталась выкрасть свою внучку, и каждый раз Василий Васильевич отбивал ее от похитителей.
Вскоре деньги барона Шталя закончились. Но Мария Николаевна не нуждалась: ее обожали родители, и она всегда могла поселиться в родовом имении Отрада. Василий Васильевич выплачивал содержание на воспитание сына. Но Тарновская – словами Пушкина, «беззаконная комета в кругу расчисленном светил», – и ее неостановимо тянуло к развлечениям, мужчинам. Да и жизнь в имении ее не привлекала.
Двор, большой свет, гвардия начала XX века находились в Петербурге. Но столичные аристократы – высокомерны и подозрительны. Полуразведенная героиня шумного уголовного процесса никогда не войдет в их круг. Ну, и не надо.
Настоящие деньги, неподдельное веселье и истинное гостеприимство царили в Москве. Первопрестольная соединяла шарм старинных дворянских родов и энергию купечества. И Мария Николаевна оказалась там. Ей надо было, наконец, развестись с мужем.
В круг многочисленных светских знакомых Марии Николаевны входил Донат Дмитриевич Прилуков, 37-ми лет. Дворянин Серпуховского уезда, выпускник юридического факультета Московского университета. Присяжный поверенный, специалист по коммерческим и гражданским делам. С 1904 года – владелец собственной юридической конторы. Женат; супруга (в девичестве Конкевич) – дочь капитана 2-го ранга, известного флотского деятеля и писателя. Милая, серьезная, любящая женщина; трое детей. Прилуков – примерный муж и отец.
Тарновская познакомилась с супругами Прилуковыми еще в 1900 году в Москве, когда она приезжала в Первопрестольную с мужем. У Василия Васильевича и Прилукова оказались общие приятели, и они покучивали вместе в «Яре». С тех пор Тарновские и Прилуков не раз встречались и переписывались.
Прилуков – человек разумный, просвещенный, известный специалист в коммерческом праве и, одновременно, знаток судебной медицины. Он работал в своей конторе по 12–16 часов в сутки. У него огромная библиотека на нескольких языках, он в курсе последних открытий в естественных науках. Словом, не адвокат, а мудрец.
В 1905 году, когда началось следствие по делу Василия Тарновского, Мария обратилась к Донату Дмитриевичу за советом: не стоит ли ей нанять гражданского истца, который отстаивал бы ее интересы на процессе в Гомеле. Прилуков посчитал, что ввязываться в это дело не следует.
Между тем Тарновская зачастила в Москву, то сопровождаемая знаменитым киевским архитектором графом Игнатием Ледоховским, то в одиночестве, то с сыном Василием, горничной Элизой Перье и репетитором Золотаревым. Мария Николаевна стала частой гостьей семейства Прилуковых. Ее Вася и дети московского адвоката вместе гуляли и играли.
Тарновская попросила Доната Дмитриевича представлять ее на бракоразводном процессе. Прилуков согласился взять на себя хлопоты. Поначалу отношения между ними были деловыми и приятельскими. Прилуков – человек серьезный, обстоятельный; он даже не думал о связи с «соломенной вдовой».
В Киеве, по словам Марии Николаевны, жить ей было решительно невозможно. Ее бойкотировало тамошнее женское общество. Предлагавшие помощь знакомые киевские юристы делали двусмысленные предложения. Видеться с дочерью не позволяли. Положение ее стало невозможным. Прилукову льстило, что Тарновская сделала его своим конфидентом, рассказывала о несчастьях и одиночестве, просила советов. Ему было жалко Марию Николаевну. К тому же Прилукову казалась, что она им увлечена.
В 1906 году на Рождество Прилуков получил письмо из Киева от Тарновской не на домашний адрес, а в контору. В нем она неожиданно признавалась адвокату в любви. Вскоре Мария Николаевна снова приехала в Москву. Прилуков при встрече сделал вид, что письма как бы и не существует. Но Тарновская пригласила его в гостиничный номер, и отдалась, почти изнасиловала. Впрочем, противиться даме у Прилукова не было ни смелости, ни желания.
