Устиновский Юрий
Война меня застала под Ленинградом, на станции Александровская. Я в то время был курсантом Ленинградского технического авиационного училища имени Ворошилова, это на улице Красного Курсанта, где сейчас находится Военно-космическая академия имени Можайского. В 12 часов прозвучало выступление Молотова и практически сразу мы услышали вой немецких самолетов (в тот же день). Лагерь свернули, и мы вернулись в Ленинград. А потом примерно через две или три недели наш курсантский батальон отправили в район Чащи под Лугу. В то время это место называлось седьмым районом. Нам была поставлена задача — ловить диверсантов, факельщиков, парашютистов, если таковые будут обнаружены. Нескольких мы обнаружили — тех, что сигналили ракетами. Это в основном были русские, из местного населения, завербованные в свое время немецкими разведками. Они обозначали объекты для бомбардировки, объекты, на которые можно было высадить десант.
Шу Мария
Война меня застала в Ленинграде. Я очень хорошо помню выступление Молотова и тот шок, который испытало старшее поколение. Мне было 16 лет, и я как-то не очень переживала, я была уверена, что война быстро закончится.
Первая встреча с боевыми действиями произошла на станции Сиверская. Когда я пошла на вокзал, то была просто ошарашена. На вокзале — столпотворение. Расписание поездов нарушено. Через какое-то время подошел поезд из Луги. И вдруг неожиданно — налет немецкой авиации. Бреющим полетом на нас шел самолет. Я видела лицо летчика, до сих пор стоит перед глазами. Он летел очень низко и из пулемета расстреливал толпу. Я не знаю, сколько было жертв. Кто-то скомандовал: «Всем лечь!» Все легли покорно. Отстрелявшись, самолет улетел. Рядом со мной лежала убитая женщина, вся в крови, а рядом ползал ребенок. Я вернулась на дачу, потому что решила, что уезжать нельзя. На следующий день приехал глава семьи моих приятелей и всех увез в Ленинград. Собирались быстро, потому что на станции уже пошел слух, что около Луги немцы. Второпях сели в набитый поезд. Два раза высаживались из-за бомбежки, но все-таки добрались до Ленинграда. В городе готовились к войне. Население закупало продукты, вначале они были в свободной продаже, карточки ввели позже. Потом продукты начали исчезать. По карточкам отпускался какой-то минимум. Очереди выстраивались огромные.
Потом начались обстрелы. Первые бомбы были зажигательные. На крышах домов установили дежурства, чтобы гасить их. Началось переселение людей из районов, более подверженных бомбежкам. Помню, что в Петроградский район из Октябрьского переселяли. Это в обязательном порядке. Первые фугасные бомбы появились перед пожаром на Бадаевских складах. Я помню, что ощутила содрогание дома, и помню, какое напряженное лицо было у мамы. В отличие от меня, она сразу поняла, что все очень серьезно. Сначала мы с первыми звуками воздушной тревоги спускались в бомбоубежище, потом уже так к ним привыкли, что оставались в квартире. Мама говорила: «Будь, что будет!»
Шу Мария
Сидоров Александр
Когда началась война, я был в воинской части 48-й автомобильной бригады. Базировалась она в Новом Петергофе. Буквально на следующий день нас подняли по тревоге и вывели в район Ропши, в так называемый пункт сбора, где ждали дальнейшего приказа. А приказ был такой: на складе загрузиться боеприпасами и подвезти их нашим кораблям, которые базировались в Таллинском порту. Что мы и сделали, а потом сразу же вернулись в Ленинград, где полным ходом шла подготовка к обороне.
Наш 387-й батальон дислоцировался на улице Воинова (Шпалерной). Когда кольцо блокады замкнулось, нам приказали обеспечивать город продуктами.
Мы подвозили ленинградцев к Ладожскому озеру (бухта Мария, Осиновец, Вагановский спуск), там корабли Ладожской флотилии перевозили эвакуированных на другой берег, в район, где еще функционировала железная дорога. Это через Волховстрой. Обратно в город везли пополнение с Большой земли, боеприпасы и продукты. Порожние машины, идущие в город, на КПП не пропускали.
Ганелина Ирина
22 июня 1941 года у меня был экзамен по физиологии. Я заканчивала второй курс Первого медицинского института. Когда услышала, что началась война, большого страха не ощутила, мы ведь тогда думали, что наша армия быстро победит.
После экзамена по физиологии у нас был еще один экзамен, и я больше волновалась из-за учебы, чем из-за войны. А потом, в конце июля, нас, студентов, послали рыть окопы. Была хорошая, жаркая погода, студенческая компания, — рыли окопы с удовольствием.
Через некоторое время в городе началась эвакуация, и за мной приехал отец. Мать у меня была врачом и еще в конце июня уехала на фронт под Мурманск. Дядя тоже был врачом в госпитале, и их собирались эвакуировать. Отец решил отправить меня вместе с дядей. Я очень не хотела уезжать, ведь тогда, в августе мы не понимали, какая опасность нависла над Ленинградом. И вот нас погрузили в вагоны, и мы ждали отправления, а тут немцы взяли Мгу. Путь по железной дороге перекрыт. Вы знаете, у человека бывают дни, которые он считает счастливыми в своей жизни. В тот момент, когда отложили отъезд, я почувствовала себя очень счастливой, потому что осталась здесь.
Я знала многих людей, которые не эвакуировались, хотя могли. Друзья моего будущего мужа учились в университете, они могли уехать еще в августе, но остались из-за госэкзаменов. Они говорили: «Мы немцев боимся, но госэкзаменов больше». И остались. А я, когда эвакуация отменилась, вернулась к своим товарищам, туда, где мы рыли окопы. Потом уже, после войны, мой бывший начальник госпиталя рассказал, что эти окопы заняли немцы и оттуда их очень трудно было выбить. Вот так бывает: рыли для своих, а заняли немцы.
Ганелина Ирина
Галибин Константин
Я учился в институте имени Лесгафта. Большая часть наших студентов, включая девушек, ушли в партизанские отряды. Мне туда путь был закрыт — у меня был «белый билет» — поэтому я со своим приятелем Анатолием Филипповым определился в добровольческий отряд из спортсменов Ленинграда. Там насчет здоровья никаких разговоров не было.
Меня зачислили в качестве рулевого сигнальщика на одну из крейсерских яхт, потом списали на катер КМ-4 и отправили в Новгород в составе небольшого отряда. Я видел, как оттуда уходили на пароходах многие руководители.
Когда мы подходили к Новгороду, навстречу попались буксиры. Мне один очень запомнился: на палубе стоял громадный фикус в кадке, а вокруг него сидели, чаевничали. За ним второй, третий буксиры. Подошли к городу, видим, на берегу народу — тысячи, бегают, ждут эвакуации. А катер может взять 10–20 человек.
Наш командир, старший лейтенант дал команду догнать эти буксиры (у нас скорость была побольше) и возвратить назад. Мы догнали, вернули. А у берега стояли громадные баржи бревенчатые, заполненные людьми. Заставили их взять на буксир баржи, но они не смогли их сдернуть, не хватало сил.
