– Хорошо, чёрт с ними, столом и компьютером. Ты, Кристи, будешь сидеть на балконе, когда я работаю в кабинете, и сопровождать меня везде, куда бы я не пошёл. Договорились?
– Да, – потупилась Кристи. – А можно, я в салоне красоты увлажняться буду, а не здесь?
– Можно.
– А авансик какой-нибудь можно? Для вдохновения.
– Можно, – Севка достал из сейфа пару купюр и сунул деньги новой секретарше.
Драма Ивановна, громко фыркнув, принесла две чашки чёрного кофе – одну она поставила перед Севкой, другую вручила Кристи. К кофе она, как всегда, на подносике с аистами притащила печенье, варенье, кексы и сухофрукты.
– Приятного аппетита, – сказала Фокина со змеиной улыбкой.
– Нет, ну посмотрите вы на неё! – возмутился Севка. – Я её не беру, а она работает, я её увольняю, а она пашет, я её в три шеи гоню, а она мне кофе варит и носит, варит и носит! Я ей денег ни хрена не плачу, а она тут всех увлажняет!
– Я пригнала со стоянки вашу машину, Всеволод Генрихович. Она внизу. Вы ведь захотите сейчас поехать в «Соколик»?
– Не ваше дело, что я сейчас захочу, – прошипел Севка. Пулей вылетев из кабинета, он помчался к лифту. – Кристи, за мной! – заорал он.
– А кофе?! – крикнула Драма Ивановна.
Кристи едва успела запрыгнуть в лифт. Она была на две головы выше Севки, и был в этом особый шик – Севка отчего-то ощущал себя рядом с такой каланчой состоявшимся, мудрым и денежным.
– Скажите, мы едем на съёмки клипа? – спросила Кристи.
– Какого клипа? – опешил Фокин.
– Как? Вы разве не режиссёр?!
– Я?! Ну… в некотором роде да, я режиссёр. И клип обещает быть супер-забойным. – Севка по-хозяйски похлопал Кристи по бедру, и она ему многообещающе улыбнулась.
Девчонку ещё учить и учить, но ничего, с такой красотой он справится, такую наивность и простоту одолеет…
* * *
Машина действительно стояла возле главного входа, причём, на месте, предназначенном исключительно для директора института.
Фокин поспешно прыгнул за руль, открыл пассажирскую и дверь и, когда Кристи уселась рядом с ним, быстро отъехал от таблички «Только для начальника».
– Ну, надо же, какая машинка вонюченькая и неудобненькая, – подивилась новая секретарша. – Это для клипа такая нужна?
– Для клипа, для клипа, – откликнулся Севка, выруливая на оживлённый проспект.
Кристи повернула к себе зеркало заднего вида и накрасила губы розовым блеском.
Севка, усмехнувшись, развернулся в неположенном месте. Он решил, что не так предсказуем, как думает Драма Ивановна, поэтому поедет сейчас не в «Соколик», будь он неладен, а сначала поговорит с Васей.
– Соедини меня с Лаврухиным, – протянул он свой мобильник Кристи.
– Это продюсер?
– Продюсер, продюсер, – хмыкнул Фокин.
Кристи заклацала накладными ногтями по кнопкам, изучила надписи на дисплее и пропела в трубку:
– Господин Лаврухин? С вами хочет поговорить режиссёр Фокин. Да, режиссёр. Вы будете с ним разговаривать? Господин Лаврухин говорит, что всенепременно, – улыбнулась она Фокину.
Севка нацепил гарнитуру.
– Слышь, Бунюэль
[5]
! – раздался в наушнике измученный голос Васи, – приезжай к пивной возле базара, я тут… работаю.
Работал Вася возле стакана пива с осевшей пеной. Пиво он зажёвывал мятной жвачкой. Лицо у Васи было измучено, брюки помяты и, в общем-то, лейтенант мало чем отличался от прочей братии, пришедшей сюда с утра поправить здоровье. Столики стояли на улице, поэтому свежий ветер тоже способствовал реанимации тел.
При виде Кристи, Вася скривился и поскучнел. Он не любил банальных красоток, ему нравились женщины в теле и с кулинарными способностями.
– Драс-с-сьте, – пробормотал Лаврухин, отодвигая от себя пиво и делая вид, что не имеет к нему отношения.
– Привет, Лавруха, – поздоровался Севка, присаживаясь за стол и усаживая рядом с собой Кристи. – Это моя новая секретарша. Не обращай на неё внимания, она в клипе снимается.
Вася кивнул и придвинул к себе пластиковый стакан с пивом.
– Ой, первый раз вижу продюсера в милицейской форме! – прощебетала Кристи.
– Он тоже в клипе снимается, – ухмыльнулся Севка. – Кристи, детка, от тебя сейчас требуется молча смотреть на небо и время от времени подмигивать во-он тем ребятам за соседним столиком.
– А где камера? – огляделась Кристи.
– Не думай о камере, думай о результате.
– Хорошо. – Кристи закинула ногу на ногу и вошла в образ. Подмигнув облакам, она выпучила глаза на парней за соседним столиком.
– А от меня что требуется, Бунюэль? – буркнул Лаврухин. – Тоже подмигивать?
– Для начала скажи, ты ночью был у любовницы?
– Какой любовницы?! – возмутился Лаврухин. – Чего б я в обнимку с пивом утром сидел, если б ночью с любовницей кувыркался? Запомни, Фокин, я тёщу люблю, поэтому жене никогда не изменяю. А ночью я встречался с одноклассниками в кафе «Мангуста». Перебрал малость, голова раскалывается… – Лаврухин отхлебнул пиво и, держа его во рту как лекарство, закрыл глаза.
– Ясно, – помрачнел Фокин. – Лучше бы ты, Вася, бабу себе завёл, чем с одноклассниками встречался. Я всю ночь не мог тебе дозвониться. Режиссёром вот с перепугу стал. – Севка кивнул на Кристи, которая усердно подмигивала облакам и пялилась на парней, которые уже начали нервничать.
– М-м-м, – простонал Вася и, проглотив, наконец, пиво, спросил: – Ты про папаню пришёл узнать?
Ощутив комок в горле, Севка кивнул.
– Там дело – труба, – покачал головой Лаврухин. – У Генриха в сторожке нашли домашнее вино, водку и одеколон «Гвоздика», похищенные у зарезанных жертв. На вопрос, откуда у него всё это, Генрих Генрихович мычит что-то невразумительное, типа «нашёл».
– А нож? Клинок, которым он убивал, тоже у него нашли?!
– Генрих говорит, что все ножи выбросил от греха подальше, а куда – не помнит.
– Идиот, – чуть не заплакал Севка. – Все мозги пропил! Что, и опечатки его есть?
– Только на бутылках. А в домах у потерпевших никаких отпечатков нет. Следователь считает, что он убивал в перчатках.
– У папани отродясь перчаток не было! Он в сорокоградусный мороз в варежках ходит! – не выдержав, заорал Севка. – Этим вашим следователям лишь бы козла отпущения найти! Не убивал никого папаня! Он пьяный и мухи не обидит!
– А трезвый? – нагнувшись к нему, тихо спросил Лаврухин. – Трезвый он какой?
