– Делай, что хочешь, – сухо сказал Гошин Алине, развернулся и пошёл в дом.
Не вставая с клумбы, Алина заплакала, держа спину прямо, а голову высоко. Только плечи слегка затряслись, и послышались тихие всхлипы. В её позе было столько достоинства и трагизма, что Лидия не сдержалась и тоже заплакала, вспомнив подлеца Вахрамеева и своё желание сломать из-за него ноги. Слёзы капали вниз, на клумбу, и, наверное, Алина подумала, что пошёл дождь, потому что нащупала в траве шляпку и неловко надела её, почему-то вуалькой назад.
На горизонте появилась полоска светлого неба. Занимался ранний, летний рассвет.
Алина поднялась и пошла по дорожке к пруду. Она шла как королева, с высоко поднятой головой и гордой спиной. Её шляпка напоминала корону, а вуалька фату, которую отчего-то задумали сделать чёрного цвета.
«Стойте!», хотела крикнуть ей Лидия, но не посмела. Каждая женщина должна справляться со своими проблемами в одиночестве. Это закон природы. Это закон бытия. Сейчас Сметанина погуляет, подумает, успокоится, а потом накрутит благополучному дяде Гоше его гордо задранный хвост так, что из успешного пластического хирурга он превратиться в посмешище светских хроник…
Лидия отошла от перил, решив закурить последнюю в своей жизни сигарету. Ведь «завтра» уже наступило и следовало отбросить дурную привычку, как фантик от съеденной конфеты. Она взяла пачку и вдруг услышала тихий протяжный вой.
– У-у-у! – полетел вой к светлеющему горизонту.
В нём было столько человеческой неподдельной тоски, что от ужаса сердце застыло, поджилки затряслись, а ладони вспотели. Лидия наклонилась к перилам и увидела, как из стены вылетел попупрозрачный мужской силуэт. Силуэт был неясный, неявный и смахивал на галлюцинацию, но всё-таки что-то в нём было такое реалистичное, что хотелось завизжать и запустить в него палкой, как в блудливую кошку.
Призрак не позаботился прикрыть своё тело хоть чем-нибудь, и все анатомические подробности бесстыдно прорисовывались в прозрачном воздухе.
«Разве бывают голые привидения?» – в панике подумала Лидия, так и не поняв – воображение это подкидывает сюрпризы, или реальность.
Алина Сметанина пропала с дорожки, ведущей к пруду. Её нигде не было видно.
– Развяжи мне глаза-а… – прошептал чей-то голос над ухом. – Развяжи, я не вижу куда лете-еть! – Призрачный силуэт задрожал и растворился в утренней дымке.
Далеко-далеко послышался хохот. Или не хохот и не послышался…
Наверное, это был первый симптом сумасшествия на почве безответной любви к Вахрамееву.
Лидия завизжала и бросилась вон из комнаты.
Ночью Славку чуть грубо не изнасиловали.
Он уже почти заснул на прохладных шёлковых простынях, как дверь в комнату резко открылась, несмотря на то, что Славка вроде бы запер её на замок. В темноте Орлик разглядел мужскую фигуру и учуял похоть, которую она излучала.
Это был точно не призрак.
Во всяком случае, запахло последним вариантом мужского аромата «Фаренгейт», и Славка ощутил вдруг унизительную потребность сжать плотно колени и руками прикрыть самодельную грудь, которую он дальновидно не снял на ночь, оставив лифчик под полупрозрачной ночнушкой.
Не успел Орлик послать ночного гостя так виртуозно, как это умели делать только на шарико-подшипниковом заводе, как гость этот оказался на нём верхом. Две огромные лапы прижали Славку к кровати, а жёсткое колено попыталось раздвинуть ему ноги. Минутное оцепенение сменилось у Орлика решением спасать свою честь.
Головой он ударил насильника в челюсть. Удар оказался настолько сильным, что ночной гость обмяк. Пользуясь моментом, Славка решил проделать с ним любимую интернатскую мульку: оттащил в ванную, окунул головой в унитаз и нажал спуск. Под напором холодной воды к гостю вернулось сознание, и он ощутимо дёрнулся. Удерживая его в позе «рака», Славка с удивлением признал в насильнике хоккеиста Архангельского – то ли Глеба, то ли Павла, мама не разберёт.
– Разве я тебя сегодня ещё не бил? – проникновенно спросил его Славка.
– Брль, нет, – булькнул в ответ хоккеист.
– Ну, тогда… – Орлик вытащил его голову из унитаза, дал кулаком в глаз и снова окунул лицом в бурлящий поток воды.
Эх, сиротское детство!
Никакой человечности, никаких хороших манер, а уж тем более – никакого сострадания.
Принцип один: тот, кто обидел тебя, должен быть бит.
Если не ты, то тебя – закон выживания сироты.
Этот хоккеист был намного крупнее Славки, но злости в нём не было ни на грош, а уж тем более, девичьей чести, за которую стоило бы сражаться. Он был мягкотелый и очень ненастороженный, этот Архангельский; наверное, его в детстве вдоволь кормили конфетами, баловали бананами, отмечали на косяке каждый сантиметр его роста, кормили с ложечки, когда он болел ангиной, педагогично объясняли разницу между мальчиками и девочками, и сходили с ума, если он задерживался после уроков.
– Ещё будешь по девкам шастать? – строго спросил его Славка.
– Нет, – пообещал из унитаза не то Павел, не то Глеб. – Предпочту мужскую компанию!
В его голосе было много искренности, а ещё больше – раскаяния.
За это по интернатским законам полагалось, если не прощение, то хотя бы испытательный срок на осознание своих грубых ошибок.
– Ну вот и голову помыли, – удовлетворённо сказал Славка, отпуская Архангельского.
– А заодно и зубы почистили, – оказался не без юмора хоккеист. – Я пошёл?! – осторожно спросил он.
– Иди, – кивнул Славка, но Архангельский не двинулся с места. – Иди, иди, – указал ему Славка на дверь.
– Я пошёл, – заклинило парня.
Славка включил свет и заботливо заглянул хоккеисту в глаза. Зрачки были в норме, цвет лица тоже, симптомов сотрясения мозга Славка не разглядел.
– Я пошёл, – повторил Архангельский и, сняв с крючка полотенце, вытер мокрое лицо и ёжик волос.
– Даже не знаю, чем тебе помочь, – проникся проблемой Славка. – Под зад дать?!
Хоккеист быстро нашёл дорогу к двери, но, открыв её, обернулся.
– Чем занималась? – ударив кулаком воздух, уважительно спросил он. – Самбо?
– Балетом, – усмехнувшись, ответил Орлик. Ему до смерти надоело это ночное приключение.
– Сильное искусство, – покачал головой Архангельский и закрыл за собой дверь. Его шаги, удаляясь, ещё звучали в коридоре, а Славка уже засыпал на прохладных шёлковых простынях, как…
– Женька! Женечка!!
В комнату ворвалась Лидия и прыгнула в постель.
– Что случилось? – отпрянул он неё Славка. – Что ещё стряслось?!
– Горазон, сволочь, летает! – простонала, проплакала, просмеялась она. – Там…
