Щука резко изогнулась в его руках, выскользнула и упала в траву, продолжая скакать и словно куда-то плыть.
– Мне, честно, даже жалко ее, – сказал он, поднимая рыбину из травы за жабры, – потому из меня и рыбак никудышный. А охотиться я вообще не могу, зверей еще больше жалею, даже птиц.
«Зато сны у тебя…» – подумал я и ехидно спросил, так, для поддержания разговора:
– Как же ты столько лет снайпером-то служил?
– Да отстань ты, сам знаешь, тут совсем другое дело…
– Дело то же самое, – перебил я, – только думаем мы об этом деле по-разному. Звери-птицы нам не враги, вот ты их и жалеешь. А цели, которые нам указывали, мы считали врагами, такая была установка. Мы и смотрели на них как на мишени, и это в лучшем случае. А часто и вовсе ненавидели…
– Слушай, что ты злой такой? Давай не будем вчерашнюю волынку заводить. Хорошо, что хоть за водкой больше не ездили. Забудь ты, времени вон сколько прошло.
– Ты-то забыл?
– Я стараюсь не думать.
– А я все время думаю. Не только об этом, конечно, а вообще… – Я залил костер остатками чая и убрал котелок в багажник.
Мы сели в машину, и Гоша завел мотор.
– Чего надумал? – спросил он, когда мы тронулись с места. – Я про «вообще».
– Надумал? А вот что. Тебе, так и быть, скажу. Привезешь ты сегодня домой щуку, пожаришь, устроишь Ирке ужин при свечах.
Гоша улыбнулся:
– Спасибо, Саня. Хорошо бы, конечно, только в моей хрущобе надо ужин устраивать сразу и на папашу моего, инвалида, опять на стакане сидит, и на дочуру – выше мамы уже. Так что без свечей. Ты не договорил.
– Не знаю я, как начать.
– Ну, как-нибудь, с начала.
– Ты вот сон рассказал, а мне кажется, что я как уснул однажды, так до сих пор проснуться не могу. И сон все реальнее и страшнее. Персонажи меняются, мы становимся старше, но что-то важное, самое главное постоянно ускользает.
– Что?
– Если б знать… От тебя секретов нет, а тут… смешно, но я вроде как стесняюсь чего-то. Помнишь Гену Кирюхина?
Гоша снова улыбнулся:
– Еще бы, его забудешь. «Мужланы»!
Гена Кирюхин – целый полковник медицинской службы. Маленький, щуплый, вечно слегка пьяный, он участвовал с нами во всех спецоперациях, причем не только как врач. Похож он на внезапно постаревшего подростка – ясные детские глаза и редкая сивая щетина на подбородке. Каждый вечер он заглядывал в нашу палатку и, когда бывал относительно трезвый, в приказном тоне советовал выпить по триста граммов водки на душу «для дезинфекции и снятия стресса», а пьяный обзывал нас мужланами и болванами. Никто не обижался, мы даже почти не смеялись над ним. Тогда он говорил: «Минуточку!» – поднимал вверх указательный палец, выдерживая театральную паузу, и снова громко кричал: «Мужланы!» Зато он в три дня поставил на ноги Старого, когда у того обострилась язва, потом нашел лекарство от Гошиной аллергии и вообще все время подкармливал нас витаминами, а если бывало страшновато, шутил с серьезным лицом:
– Лучше бы, конечно, сразу насмерть. А если нет – не волнуйтесь, я вытащу. Даже если конечность оторвет, у меня заменитель крови есть, и из шока выведу – промедолу сколько хочешь.
Гена постоянно курил пахучий табак из трубки, а при каждом совместном «снятии стресса» заставлял меня несколько раз подряд играть ему на гитаре «Поручика Голицына». Однажды мы перевыполнили приказ относительно трехсот граммов, я не выдержал Гениных пьяных выкриков и треснул его гитарой по башке. Он помолчал немного, пришел в себя, назвал меня болваном и ушел к себе, в палатку с красным крестом.
На следующее утро я, притупив синдром вины каннабисом, пошел просить у него прощения.
– Геннадий Петрович… – начал было я, но Гена протянул мне руку и сказал:
– Не парься ты, Санек, дело житейское, хотя терпению тебе надо бы поучиться.
Камень у меня с души упал, и я от облегчения брякнул:
– Извини, Петрович, но некоторые считают, что вчера я был прав.
– Возможно, но не факт, – спокойно ответил Гена. – Попробую все-таки объяснить. Здесь, в горах, все равны. К тому же все устали, все на взводе. Я, конечно, вас вчера достал, но именно поэтому надо сдерживаться. Забудем это недоразумение, ты тоже меня извини, но перетерпеть еще придется много чего. Иначе мы друг друга перестреляем…
– Понятно, но хотелось бы знать, сколько же нужно терпеть-то?
– Сколько потребуется. Господь ведь терпел!
Зря он его упомянул, у меня на этот счет было свое мнение.
– Шутишь? – Я начал злиться. – Какой, к черту, господь? Петрович, ты посмотри, что вокруг творится. Или мы их, или они нас. К тому же у них свой господь. В себя только и верим! – Я набрал в грудь воздуха и замолчал. Решил последовать совету доктора, но опять не смог. – Ты Ричарда Баха читал?
Мне хотелось во что бы то ни стало переспорить его, переубедить логически или хотя бы эмоционально. И я был удивлен, когда он ответил:
– Читал, естественно.
– Что?
– «Чайку», «Иллюзии», еще кое-что.
– Согласись, что он во многом прав!
– В чем? В том, что все вокруг – твоя иллюзия? Нет, брат, так очень уж просто все объяснить и оправдать. Я тебе вот что скажу, Санек. Если в это поверишь, твоя блестящая офицерская карьера закончится в дурдоме, понял? Не одному тебе плохо бывает, и мир вокруг реален.
– Во что же тогда верить, Петрович?
Угрюмо глядя куда-то в сторону, Гена тихо и четко произнес:
– Для тупых обкуренных спецназовцев повторяю – в Господа Бога нашего Иисуса Христа.
В лесу окончательно рассвело, но день намечался пасмурный. Едва не перегрев усталый двигатель, мы наконец вырулили с разбитого лесовозами уса на проселок и набрали скорость. За машиной потянулся пыльный шлейф. Гоша задумчиво глядел на дорогу.
– Я по-настоящему об этом задумался не там, а позднее, когда ушел из отряда. Началось с того, что Ирка условие мне поставила: или служба, или семья. Ее тоже можно понять – меня по полгода дома не бывает, она нервничает, за меня волнуется, устает одна. Дочура подросла, от рук стала отбиваться. Да и отец болеет, а смотреть за ним некому, они с матерью в разводе. Короче, все к одному. Я попсиховал немного, потом вроде успокоился. Думаю: что я, на гражданке этих денег не заработаю, что ли? Ну и уволился. В охранную фирму не пошел, неохота чужое добро за копейки сторожить. Стал грузовик водить, потом в дальнебой попер. Ну и что? Больших денег не заработал, а дома меня как не было, так и нет. Опять скандалы с женой.
Нас обогнал джип, и теперь уже мы ехали в клубах пыли. Гоша снизил скорость.
– Пусть пыль осядет – ничего не видать. – Он закурил и продолжил: – Вот. Постепенно, конечно, не сразу, но стала меня эта ситуация напрягать. Сначала завязал я с дальними рейсами. Потом вовсе руль бросил, стал искать что-нибудь другое. Где я только не работал, даже одно время грузчиком на оптовой базе. Там, кстати, очень интересный контингент тогда подобрался. – Гоша улыбался, но я-то видел, чего стоит ему эта улыбка. – Бывший врач был, интеллигентнейший человек, хирург. Кого-то там случайно зарезал. Но я не об этом. Стало мне все надоедать. И водочка тут как тут. Ты знаешь.
