– Выслушай меня. – Он стал вдруг другим: усталым, покладистым, будто прожил с нею сто лет и точно знал каким нужно стать, чтобы она успокоилась и перестала злиться. Катерина нажала отбой и решила, что звонить сейчас необязательно. Он подошёл и сел перед ней на корточки.
– Держи, – Матвей взял её руку и вложил в ладонь кольцо. – Держи.
В кулаке Катерина ощутила тёплое золото и твёрдые грани бриллианта.
– А откуда ты знаешь, как называется то, на что открывается вид из моего окна? – зачем-то спросила она.
– Да кто же этого не знает, – сказал он, оставаясь усталым и покладистым.
Не глядя, Катерина стала одевать кольцо на палец, но оно не одевалось почему-то, было странным и плоским, оно и кольцом-то не было. Катерина с ужасом уставилась на то, что держала в руке. Золотая ящерица держала в пасти огромный бриллиант, всё правильно. Только это было не кольцо. Это была брошь. Катерина ущипнула себя за щёку в надежде проснуться.
– Если это шутка, то неудачная, – тихо сказала она просто потому, что нужно было что-то сказать.
– Я предупреждал – очень тёмная это история.
– Говори! – закричала она. – Говори, что всё это значит!
– Я и пытаюсь. Говорю же тебе, что кольцо не украл, а взял на время, чтобы рассмотреть получше. Больно они похожи, эти цацки! – Матвей Матушкин сделал жест фокусника и в его руке блеснул ещё один бриллиант, который зажала в пасти ещё одна ящерица. На этот раз это было кольцо.
Катерина опять ущипнула себя.
– Ты мазохистка, беби? Лучше потрогай меня, проверь – я настоящий!
Как последняя дура, она протянула руку к нему, провела по белым волосам, по бледной щеке, пощупала не очень чистые пальцы, которые сжимали золотую ящерицу.
– Тёпленький, гладенький, и без хвоста, – припомнила вдруг она.
Он захохотал, взял её руку и сам надел на безымянный палец кольцо.
– Понимаешь, беби…
– Не смей называть меня «беби»!
– Согласен, это избито и пошло, но так хочется называть тебя «беби»! А я привык делать то, что мне хочется. Так вот, скверная это история – твоё кольцо и моя брошь. Ты, кстати, не хочешь узнать, откуда она у меня?
– Спёр где-нибудь! – хмыкнула Катя. Ей до жути надоела эта история, и даже объяснений никаких не хотелось.
– Спёр?! И это спёр?!! – Откуда-то из-за пазухи он выдернул ветхий кожаный мешочек, дёрнув за шнурок, развязал его и вытряс на синий атлас безумное количество бус, ожерелий, серёг, колец, кулонов и ещё чего-то, на что смотреть было невозможно, потому что всё это ослепляло, било в глаза, и сильно напрягало.
– И это спёр?!! – с победой в голосе повторил Матвей.
– И это спёр, – подтвердила Катя и подальше отодвинулась от неприлично сверкающей россыпи.
– Ну, беби, тебя кто-то здорово в жизни обидел, раз ты видишь во всём криминал!
– И это говоришь мне ты?
– Я, беби. Это говорю тебе я. И потом, если бы я это спёр, то зачем бы я притащил это тебе?
– Не знаю. И зачем ты притащил это мне?
– Понимаешь, ты как-то замешана в этом деле. И мне вдруг стало дико интересно – как. Ты тогда болтала там с тополем…
– С клёном.
– Ну да. Я понял, что тебя и эту избушку связывает какая-то мутная история.
– Тебя это не касается.
– Касается. Старый дружище дуб…
– Клён.
– Клён… тоже умеет разговаривать. Он наболтал мне, что парень, который был вместе с тобой тринадцать лет назад, что-то искал.
– Откуда ты это знаешь?!! – Катерина не хотела срываться на крик, но оказалось, что она сама себе неподвластна.
– Да не ори ты так, – перешёл он на шёпот. – Ты сама бормотала той ночью, я слышал: « Баба Шура умерла, а Сытов решил, что ей было что прятать. Он рыл землю как бешеный пёс, потом погнался за кем-то, он верил, что поймает удачу за хвост». У меня феноменальная память, беби! Я подумал, что он не должен был быть идиотом, этот твой Сытов, и когда ты ушла, решил кое-что проверить. Там над кроватью висел старый, пожелтевший листок. Примитивный рисунок – избушка, деревце, крестик.
– Да?.. Он до сих пор там висит?
– Я просто связал твои слова с этими каракулями и понял одну вещь.
– Какую? – Катерине так захотелось спать, что стало плевать на все сокровища мира.
– Он не там копал, этот твой Сытов!
– Как не там? Почему не там?
– Он копал под акацией!
– Клёном!
– Ну да. А на листочке что нарисовано?
– Что?
– Смотри. – Он порылся в кармане кителя и вытащил пожелтевший тетрадный лист со знакомой Катерине картинкой, смотреть на которую ей совсем не хотелось. Но Матвей сунул листок ей под нос и нервным пальцем профессионального воришки ткнул в крестик.
– Смотри, ведь он не совсем под деревом стоит.
– По мне так под деревом.
– Нет, беби. Он стоит на расстоянии шести клеток от дерева! Листочек-то в клетку! Ты что в детстве никогда не читала про кладоискателей?
– Я в детстве мало читала. Что это значит?
– То, что от дерева нужно отсчитать шесть шагов.
– Судя по всему, ты отсчитал, – без энтузиазма констатировала Катерина. Ей так хотелось спать, что сознание мутилось, и язык еле ворочался.
– Как видишь, Кэт! – Он подцепил рукой украшения, и они бессовестной роскошью заструились у него между пальцами. Катерина постаралась на них не смотреть. Вся эта история затягивала её как топкое болото, и совсем не было сил сопротивляться. Вот если бы ей удалось поспать часик, она бы придумала что-нибудь, чтобы жизнь вошла в привычное русло, чтобы тип с дурацким именем Матвей исчез с её горизонта вместе с этими опасными цацками.
Чёрт её дёрнул согласиться поехать с Робертом в эту деревню! Или причина не в этом? Наверное, причина в ней, а не в обстоятельствах, впрочем, так не бывает, что обстоятельства ни при чём. Или бывает? Небезызвестная Скарлетт говорила себе: «Подумаю об этом завтра», Катерину жизнь научила говорить себе: «Не буду думать об этом!»
– Не буду, – подтвердила вслух Катя.
– Будешь. Слушай меня. – Матушкин обладал, похоже, не только телепатическими способностями, но и гипнотическими, потому что Катерина и правда стала очень внимательно слушать.
– Там, в сенях, стояли две старые лопаты. Когда ты ушла на рассвете в тот первый раз, я взял лопату, вышел во двор и отсчитал от дерева шесть шагов в том направлении, которое можно было понять по рисунку. На этом месте стояла бочка. Старая, трухлявая бочка с дождевой водой. Я сдвинул её и начал копать. Вырыл яму глубиной в метр, сломал две лопаты, но ничего не нашёл. Я было решил, что там ничего нет, что бабка просто сбрендила на старости лет и начала рисовать. Но я упорный, беби! – Матвей вскочил и заходил по спальне от стены к стене. В его движениях было много грации, но ещё больше было безумства, которое всегда даёт эйфория. – Я упорный! Я стал рыть землю руками!
