– Тебе плохо? – испугалась Катерина.
– Кажется, да. – Прижав руки к груди, Роберт Иванович добрался до крыльца и сел, привалившись к перилам. Даже в темноте было видно, что лицо его заливает синюшная бледность.
– Скорая! – заорала Катерина, будто в деревне врача можно было вызвать громким криком.
– Какая к чёрту «Скорая», в этой дыре, – прошептал Роберт и, кажется, потерял сознание, потому что закрыл глаза и, откинувшись на спину, упал на прохладные доски крыльца. Зрелище получилось леденящим душу: человек, за которого она на полном серьёзе собралась выйти замуж, белел в темноте голым, безжизненным телом. Катерина осталась наедине с неизвестностью и этой жутью, которая сдавила горло, не давая даже заорать. Нужно найти пульс, чтобы понять, жив он, или… Пульс на запястье, или на шее. Всё-таки, нужно было рвануть в Египет, вид пирамид больше подходит для отпуска. Что теперь делать?..
Хоть бы это была другая деревня! Все несчастья с ней происходят именно здесь.
Запястье было тёплым, пульс частым и неуверенным. Роберт Иванович зашевелился, попытался сесть, но снова схватился за грудь и откинулся на спину.
– Тут на соседней улице аптечный киоск, – прошептал он. – Надеюсь, он круглосуточный. Сбегай, купи нитроглицерин, он поможет.
Катерина метнулась к калитке.
– Оденься! – шёпотом крикнул Роберт, и Катерина помчалась в дом. Перескочив через Роберта, она решила, что нехорошо его оставлять лежать на крыльце. Она схватила его подмышки и попыталась затащить в сени, но Роберт оказался неподъёмным. Катя опустила тело на пол и зарыдала.
Лучше бы пирамиды, чем это замужество. И, кстати, кольцо маловато, она просто не смогла его снять, поэтому и сказала «да». Слёзы градом катились из глаз и падали на бледное лицо Роберта.
– Не плачь, Катенька, – еле слышно прошептал он. – Оставь меня здесь и сходи за лекарством. Со мной ничего не случится, такое уже бывало. Только быстрей принеси таблетки!
Катерина забежала в дом, но там вспомнила, что сарафан остался в предбаннике. Где находится выключатель, она не знала, а найти в темноте другую одежду она не могла. Тогда Катерина сдёрнула покрывало с кровати, завернулась в него, как в сари, и выбежала на улицу. Она помчалась наугад, потому что Роберт так и не сказал точно, где находится эта аптека. Мелкие камешки кололи босые ноги, улицу не освещал ни один фонарь. Было безумно страшно, но не от темноты, а от того, что Роберт может умереть, так и не дождавшись от неё помощи. Внезапно пошёл мелкий холодный дождь и Катерину заколотил озноб. На секунду остановившись, она перемотала покрывало так, чтобы оно закрывало голову.
Киоск она отыскала быстро. Он притулился к одному из домов, являясь, наверное, бизнесом хозяина этого дома. На киоске была даже световая вывеска, но буквы «а» дружно перегорели, и надпись читалась как «ПТЕК».
Наклонившись к окошечку, Катерина вдруг вспомнила, что ни копейки денег с собой не взяла.
– Миленькая, – проскулила она, обращаясь к спящей девахе в далеко не белом халате. – Миленькая, я деньги забыла, а Роберту плохо совсем…
Деваха открыла глаза, вздрогнула, увидев Катерину и, достав из обувной коробки мятые купюры, пихнула их Катерине в нос.
– Бери! Всё бери!
– Миленькая, мне нитроглицерин и ещё что-нибудь от сердца…
– Всё забирай, только меня не трожь! – Девица не голосила, она просто глухо бубнила, но столько неподдельного ужаса было в её глазах, что Катерина искренне расстроилась. Аптекарша начала сметать с полок все лекарства подряд и выбрасывать их в окошко. Катя не стала убеждать её в том, что она не грабительница; было некогда, да и просто не было сил. А ещё до слёз стало обидно, что лицо с тёмной кожей в этой чёртовой деревухе непременно воспринимается как кошмар. Ведь сказала же она: «Миленькая, я деньги забыла!», а не «Гони бабки, дура!»
Обида смешалась со злостью, и Катерина, подняв подол своего одеяния, без разбора сложила туда все лекарства. Она потом во всём разберётся и за всё расплатится. А сейчас нужно успеть. Она развернулась и помчалась в обратном направлении, услышав, как девица заголосила вдруг «Грабят!!!»
Катерина побежала быстрее. Сейчас главное – спасти Роберта.
«Спускайте собак!» – послышался крик за спиной. Не прошло и секунды, как сзади раздался заливистый лай и топот, принадлежать который мог только огромным, сильным, свирепым псам. Катерина вдруг вспомнила, что Сытов – большой знаток и любитель собак, утверждал, что ни один человек никогда не сможет убежать даже от самой маленькой шавки.
Это было уже невозможно, но Катерина побежала ещё быстрее. Дождь усилился и молотил в лицо холодными, сильными струями.
Она отчётливо слышала, как за спиной тяжело дышат собаки. Она даже странным образом видела их – трёх огромных, величиной с телят, кобелей с вывалившимися языками. В том, что это кобели, Катерина почему-то не сомневалась. Бежать дальше прямо не имело никакого смысла, псы наступали на пятки, и её бесславный конец был вопросом ближайшей минуты. В том, что собаки её непременно сожрут, а не просто покусают, Катерина почему-то тоже не сомневалась. Обочь тянулся деревянный забор. Сила, которую принято называть неведомой, заботливой рукой подкинула Катерину и перенесла через высокое ограждение, будто она выполняла пустяковый прыжок через козла на уроке физкультуры.
За забором неожиданно оказалось поле. Катерина понеслась по нему, воодушевлённая бескрайним простором. Лай собак остался далеко за забором, и Катя вдруг ощутила такую эйфорию, что захотелось взлететь.
Она забыла про Роберта, забыла, куда и зачем бежит.
Она ещё долго бежала, а потом шла быстрым шагом; деревня тянулась где-то в стороне, одиночные дома были разбросаны в беспорядке. Катерина вдруг поняла, что положение её чудовищно – она безнадёжно, бесповоротно заблудилась. Она заблудилась, а Роберт Иванович умер, так и не дождавшись таблеток. Ещё Катя обнаружила, что каким-то чудом не растеряла лекарств, так и тащит их в подоле.
Дождь прекратился, но небо было затянуто тучами, и темень стояла такая, что не видно ни черта. Поэтому когда перед ней возник дом, она усмотрела в этом нечто мистическое. Только что было поле, и вдруг – дом. Она обошла вокруг – домишко перекосился, почти провалился под землю, окна его были наглухо заколочены, и было понятно, что миллион лет в этом жилище никто не живёт. Оно доживало свой срок, умирало тяжело и мучительно, разлагалось, превращаясь во вселенскую пыль. Рядом с домиком, тоже от старости, помирало дерево. Листвы на нём почти не было, а та, что была, почему-то совсем не шевелилась от ветра. Может, она была прошлогодней?..
Клён, подумала Катерина. Чахлый клён и избушка-развалюшка, будто случайно обронённая на отшибе. Клён, наверное, умер недавно, и не от старости, а от тоски.
– Ну, здравствуй, – сказала она ему, погладила по сухой шершавой коре, и, решив, что раз окончательно спятила, то может продолжить свой монолог. – Ну, здравствуй. Вот мы и встретились. Помнишь ту осень? Баба Шура умерла, а Сытов решил, что ей было что прятать. Он рыл землю, как бешеный пёс, потом он погнался за кем-то, он верил, что поймает удачу за хвост. Он говорил: «Я фартовый, беби!» Меня убили тогда, а он убежал. Ну, здравствуй! Спроси меня, простила ли я? Не знаю. Мне кажется, что простила. Мне кажется, что простила! Только, наверное – нет, раз Богу было угодно пригнать меня снова сюда, упереть носом в эту избушку и заставить с тобой разговаривать. Наверное, нет! Что ты на это скажешь? Что раз всё так случилось, мне надо зайти в этот дом, всё заново пережить, подумать, и сбросить с себя этот груз, а сбросить, значит – простить?! Хорошо, я зайду. Я пробуду там до утра. Ведь Роберту уже не помочь.
