– Светик, недолго осталось, – честно ответил я. И я не имел в виду скорый конец войны, мне действительно начинает надоедать убивать. Да, я не ошибся, раньше мне нравилось это, не просто стрелять, а именно убивать врагов. Сейчас за три года войны, конечно, уже остыл. Да и фрицы сейчас барахтаются на волоске от гибели. Хана им скоро, выдохлись. А я с недавнего времени начал вспоминать то, о чем мечтал там, в прошлой жизни. Дом у реки, лес вокруг, жена любимая и дети. Там я стал отцом поздно, на четвертом десятке, и о втором ребенке мы уже как-то и не задумывались. Нелегко и с одним вышло. А тут у меня свой тоже один, но еще ведь и приемных двое, а я уже давно их считал своими. Девочки вошли в мою жизнь даже раньше жены. И за три года особенно младшая вообще никогда не вспоминает родных отца и маму. Светланка говорила, что только Танюшка иногда вскользь помянет, да тут же и забывает, а младшая вообще не реагирует на такие воспоминания. Да что говорить, мои они и все тут. Это я уж просто сейчас вспомнил, задумался. Может, попросить отставки и свалить куда-нибудь в деревню, в глушь? Буду егерем работать, но вот что там будут девчонки делать? Так уж я устроен, думаю о других всегда, особенно если эти другие – свои, любимые. Много раз в прошлом слышал: «Я хочу жить за городом в своем доме. Продам квартиру и поеду в деревню». И никогда не слыхал, чтобы такого любителя свежего воздуха кто-нибудь спросил: «А что там будут делать твои жена и дети? Тебя обстирывать, кормить, поить и ублажать, а ты воздухом будешь дышать?»
Вот и сейчас я думаю, что в деревне будут делать дети, гулять? Учиться надо, по той жизни знаю. Чуток ведь осталось и до космоса, и до компьютеров всяких. Конечно, деревня сейчас еще не та заброшенная отрасль из двадцать первого века, но и полноценной жизни там нет. Да в деревне люди здоровей, тут и воздух, и питание. Ты и жена будете занята огородом, скотиной, домом, наконец, а дети? Болтаться без дела, или как всегда на Руси было, и детей с горшка сразу в поле отправлять? Не хочу. Нужно всегда учитывать интересы других членов семьи, иначе счастья не будет, а только постоянное недовольство.
– Слушай, любимая, а ты не хотела бы уехать?
– Куда? – заинтересованно спросила супруга.
– Ну, куда-нибудь в деревню, где будет вода и лес?
– Да как-то и не думала даже. А что мы там будем делать? – Ну вот, я же говорил, хорошо еще спрашивает про нас, а не про себя лично.
– Да жить будем, – пожал я плечами.
– Если оттуда тебя не будут дергать на войну, или против бандитов, или еще куда, то я с радостью. Правда, не знаю, как там будет, ведь я всю жизнь в Ленинграде жила. А девочки как?
– Да не знаю я. Может, просто на время, но после войны. – Вот ведь штука, а про то, на что мы там будем жить, даже и не думал. Потому, наверное, что в этом времени люди не гонятся за потреблением. Здесь работают, чтобы жить, а не живут для того, чтобы работать. Здесь нет неприличных счетов за квартиру и кредиты, на зарплату вполне можно жить и самому, и семью тянуть. Конечно, это у меня зарплата большая, но и обычные люди не бедствуют. По крайней мере, здесь старики не сидят с протянутой рукой. А то, что пока продуктов в магазинах маловато, так война. Кстати, карточки Виссарионович отменил еще в прошлом году. Вот так.
Про меня вообще отдельная тема. За три года войны у меня скопилась такая сумма, что при всем желании не потратить. Светланка вон постоянно часть моей зарплаты переводит в детский дом, ну это я просил. У меня и за награды капает, и авторские за песни. Я же не виноват, что Верховный так решил. Суммы просто огромные, после войны, наверное, займусь строительством детских садов. Не полностью, конечно, но приму активное участие. Идеи еще из той жизни есть.
– Давай поговорим об этом после войны, как думаешь, долго еще? – Светланка как будто читала мысли.
– Давай. А войне, я думаю, скоро конец. До лета вряд ли немцы дотянут. Нечем им воевать, да и жрать уже нечего. Вся Румыния наша, в море мы полностью топим все, что идет в Германию из Швеции и Норвегии. Они еще как-то держатся, даже не знаю на чем. Судоплатову разведка докладывает, что настроения в Рейхе аховые. Кругом калеки и попрошайки. Промышленность почти стоит, более или менее живут только семьи фронтовиков, которых еще как-то поддерживают. Но, блин, простой народ, зная это, весь подался в армию. Уже не раз на фронтах встречались пятнадцатилетние мальчишки с оружием в руках. Ничего не умеют, но сдаваться не хотят, их там так запугали, что они и думать о сдаче не хотят. Упорные, а наши мужики жалеют их и получают в спину. Поймают кого, подзатыльник дадут, оружие отберут и отпускают, а щеглы эти находят новую винтовку и опять стрелять. Страшно это, когда дети воевать идут и от голода пухнут. Ну почему немцы такие правильные. Порядок у них с молоком матери впитывают. Уж другим бы понятно было, завел их папа Адольф в самую задницу, так скинули бы его и все. Стройте новую страну, перестаньте воевать, так ни хрена не думают. Раз приказ есть, идут умирать.
– Жалко их, детей я имею в виду. Фашистов я не жалею, видела, что они с вами делают, когда в госпитале служила. Да и маму с папой помню хорошо. Но вот их, – жена указала в другую комнату, где играли наши дети, – всегда жалко. Ведь для них мы и живем.
– Ладно, пошли к девчатам, а то что-то мы тут разошлись. Немного осталось, поверь. По сравнению с тем, через сколько уже прошли, осталось немного.
Кончался отпуск. Ребята, все кто уезжал, вернулись в расположение учебки. Скоро возобновим обучение новых команд, фронт, к сожалению, тянет и тянет в себя новые и новые жертвы. Да, мне есть чем если не гордиться, то, по крайней мере, быть более спокойным. Из нашей учебки на фронт идут прилично подготовленные ребята. Мы сколачивали здесь группы по образцу нашей. Сами подготовили пару команд, а вот они, пройдя через «практику» на фронте, теперь учат молодых. Петрович приказал до особого распоряжения помогать инструкторам, значит, будем помогать. Меня в учебке все знают, особенно то, как я стреляю. Появилось много последователей, но жаль, далеко не у всех получается. Пошла на ура стрельба по исчезающим мишеням. Это когда появляются мишени неожиданно и на разных дистанциях. Только людей пришлось нагнать для работы в учебке много, устают быстро. Когда я сам захотел пройти полосу, что сам потом назвал «Сталинградом», провалился уже через пять минут. Мишени появлялись хаотично, не было никакой последовательности. Это потому, что каждую мишень обслуживал человек, а не механизм. Никакой закономерности выявить было абсолютно нельзя, это очень сложно, скажу я вам. Но «Сталинград» и не предназначался для полного прохождения. Важно было выработать у людей рефлексы, развить интуицию и реакцию. Считалось, что если мишень поднялась и не была поражена в течение пяти секунд, человек убит. Вышло действительно сложно, но в этом и была прелесть всего нашего полигона. Пусть сложно будет здесь, а не за «ленточкой».
– Девятый.
– Тут.
– На два часа. Одиннадцать два нуля. Северо-восток около трех. Двое, приоритет слева.
– Понял тебя, четверочка. Работаю.
Тишину на полигоне с треском разорвал выстрел, эхо еще не развеялось, как прозвучал второй. На дистанции 1100 метров время полета пули около трех секунд. Не успеют отвести.
