– А вот это уж лучше у тебя спросить.
Стразы на нитке возмущенно блеснули, Нина пошла к двери.
– Глупости! – в отчаянии крикнула Надежда. – Я там почти два года работаю!
– Ну, значит, тебя там знать не хотят, – не оборачиваясь, буркнула медсестра.
Значит, ее просто вычеркнули из жизни.
Надя отвернулась к стене.
– Может, погадать тебе, бедолага? – спросила соседка – бабка, без конца раскладывающая пасьянсы.
Надя промолчала. Эта серая больничная стена вдруг стала ее прошлым, настоящим и будущим.
Какое, к черту, еще гадание…
Возле метро Дима купил картину. Котята, рыжий и черный, с красными бантами на шее, сидели в мужском ботинке и своими умильными мордами говорили Грозовскому – все будет хорошо. Надя вернется. И запищит от восторга, увидев рядом с прежними своими котятами новых. Грозовский даже имена им дал – Барсик и Мурзик.
Дома он включил на всю громкость песню о неземной любви. Ему в казавшихся глупыми раньше словах послышалось обещание – Надя скоро вернется.
Хотей перекочевал из прихожей в гостиную, его брюхо блестело от бесконечных потираний. Конечно, желание было только одно – чтобы Надя вернулась…
Грозовский выпил за то, чтобы Надя вернулась, покурил, чтобы Надя вернулась, в вазу поставил цветы, чтобы Надя вернулась, поорал от отчаяния, чтобы Надя вернулась, убрался в квартире, виртуозно пожарил яичницу, побрился, переоделся и надушился, но… и в этот вечер она не пришла.
– Сволочь, – сказал Дима Хотею. – Шарлатан. Если завтра она не придет, я тебя убью.
Чтобы окончательно не чокнуться, он завернулся в ее халат, лег на пол и провалился в зыбкий сон.
Ему приснились тетя Зина и дядя Толя.
– Довел девку, зараза, – проворчала тетка, лузгая семечки.
– Поматросил и бросил, – грозно добавил дядька. – Теперь куда ей с довеском? Только за Трофимыча с Лодыженской МТС!
Позади них возникла Надежда в полосатом свитере, но с фатой на голове. На руках она качала ребенка. Рядом стоял Трофимыч с лицом и брюхом Хотея.
– На-а-дя! – заорал Грозовский. – На-дя!
Но это была уже не Надя, а Дарья. В руках у нее был не ребенок, а огромный мобильник.
– Из песни слов не выкинешь, Димочка, – улыбнулась Дарья. – Скоро наша свадьба. А это наш сын.
И мобильник зашелся детским криком.
Ольга почти каждый день ездила в госпиталь. Митяй уже заметно окреп, а главное, в его глазах засветилось желание жить. Наверное, нужно было начинать приучать Митяя к мысли, что она не сможет приезжать так часто, но Ольга видела его горящие глаза и думала – рано, еще рано, завтра скажу…
И вот настал подходящий момент.
Утром позвонила Люда и, захлебываясь от радости, сообщила, что Митяй начал ходить. Она так горячо благодарила Ольгу за внимание, заботу и… деньги на лекарства, что та невольно подумала, с чего бы Люде так переживать за Митяя. Не иначе как он для медсестры не обычный больной.
– Я не приеду сегодня, Люда, – не в силах сдержать улыбку, сказала Ольга. – У меня Миша заболел.
– Ой! – испугалась та. – Серьезное что-то?
– Обычная простуда. Вы Митяю привет передавайте. Пусть не скучает.
– Передам. Только на следующей неделе обязательно приезжайте, Оля. Он после ваших свиданий летать готов, не то что ходить!
«Что же он, дурачок, не видит: ему от другой летать надо», – с горечью подумала Ольга.
Нина Евгеньевна собиралась с Петей на утреннюю прогулку. Сборы, как всегда, были долгие и основательные, хотя гуляли они во дворе дома.
– Может быть, все-таки в одеяльце завернуть? Прохладно на улице. – Няня тревожно глянула в окно, за которым ярко светило солнце.
– Плюс двадцать два, Нина Евгеньевна! – засмеялась Ольга.
– Плюс-то плюс, а вот Мишенька простудился. Нет, я все-таки одеяльце прихвачу.
Переубеждать няню было бесполезным делом, поэтому, пока та ходила за одеяльцем, Ольга, напевая, качала Петьку.
– Вот так! – удовлетворенно сказала Нина Евгеньевна, закутав Петю в плотный кокон. – А то Сергей Леонидович из поездки вернется, а весь дом в лежку. Куда это годится!
– Никуда не годится, – согласилась Ольга, помогая ей выкатить из дома коляску.
Когда она вернулась, Мишка с перевязанным горлом сидел перед телевизором и, переключая каналы, пытался отыскать что-нибудь «про войну».
– Мишка! А ну-ка марш в постель! Ты что?! И Петьку заразишь, и вставать тебе еще доктор не разрешил! Ну-ка, давай быстренько!
– Ну, мам! У меня уже нет температуры, – заканючил Миша.
– И замечательно! Скоро совсем здоровый будешь. А сейчас иди в постель. Давай, сыночек, иди, я скоро к тебе приду.
Мишка понуро поплелся в детскую, но не успела Ольга заняться своими эскизами, как он снова вернулся.
– Мам, мне скучно.
– Мишка! – Ольга хотела его пристыдить – такой большой парень, а без мамы прожить не может! – но вздохнула и отложила эскизы. – Ладно, пошли, я тебе почитаю.
В детской Мишка вручил ей «Приключения Тома Сойера».
– Это папина любимая книжка, он мне сам сказал. Мы с ним вот досюдова дочитали…
– Не «досюдова», а до этого места. Или до сих пор. Понял?
– Ага.
Ольга привычно устроилась в кресле с ногами, Миша пристроился рядом, уместившись на мягком подлокотнике.
– Ну, скажи правильно.
– Мы с папой дочитали до этого места.
– Умница. – Ольга притянула сына к себе и поцеловала в затылок.
– А ты теперь читай отсюдова, – Миша пальцем указал строчку в книжке.
Зазвонил телефон.
Не буду отвечать, решила Ольга. Когда еще вот так уютно устроишься с сыном в кресле и почитаешь вслух «Тома Сойера».
Но Мишка, спрыгнув с подлокотника, принес ей трубку.
– Мам, это, кажется, Анна Ивановна, учительница Машкина.
У Ольги екнуло сердце. Анна Ивановна звонила ей на мобильный только однажды – когда Маша упала на перемене и рассекла губу.
– Да, Анна Ивановна. Что-то случилось? Что значит – Маша не вернулась с перемены?!!
Сроки, как всегда, горели, а у прораба находилась тысяча причин, по которым уложиться в них было немыслимо.
Все как в Москве, только за тысячи километров от нее.
И даже Песков, который умел в пух и прах разбивать аргументы прорабов, сейчас только уточнил:
– Значит, в сроки мы не укладываемся?
Прораб почесал под каской затылок, но ответить ничего не успел. У Барышева зазвонил мобильный.
