– Да ни с чего… Я давно об этом думаю. Слушай, прикроешь? Мне опять смыться надо.
– Куда?
– По магазинам. Что-нибудь из шмоток купить.
– Так срочно?
– Ну, в общем, да… – Надя бережно забрала у Дарьи конверт и спрятала в сумку. – Ты ж видишь, нам с Димкой на прием в конце недели идти надо. В Палас Отель. Там же в шикарном надо быть. Вот как ты… – Надя опять оглядела Дарью с головы до ног.
– Да. Там надо. В шикарном, – в глазах у Дарьи промелькнула то ли досада, то ли зависть, а может, просто усталость. – Кстати, могу компанию составить. А прикрывать тебя нет нужды. Димка к заказчикам уехал. Сегодня в контору уже не вернется.
– Ну, и чего мы стоим? – обрадовалась Надежда. Она схватила Дашу под руку и повела к выходу. – Ты мне сейчас до зарезу нужна!
Дашкин вкус да на ее темперамент – смерть и Паласу, и Отелю!
Надежда не видела, как Дашкины губы искривила презрительная усмешка.
Боевые действия проходили с переменным успехом.
Кудряшова то как в воду опущенная ходила, то летала, словно на крыльях…
Когда она летала, Даша чувствовала себя проигравшей. Вот и сейчас, с этими пригласительными на прием – в Палас Отель! – Кудряшова ей словно в лицо плюнула.
Но Дарья решила ответить.
Изысканно. Остроумно. И тонко.
– Отлично, – сказала она в бутике, когда Надя вышла из примерочной в жутком фиолетовом платье до пят с юбкой-колоколом и в шляпе ядовито-розового цвета, к полям которой был прикреплен едва ли не целый фазан в полном своем оперении.
– Мне тоже очень и очень нравится! – заверещала Кудряшова, оплачивая покупки.
Еще они купили желтые бусы, желтую сумочку-клатч, расшитую стразами, и туфли на платформе того же цвета с бантами впереди.
Дарья еле сдерживала хохот, представляя, как Кудряшова в этом одеянии заявится в Палас Отель и начнет со светской улыбкой козырять своими «прям» и «щас».
После магазинов Кудряшова затащила ее в кафе – хотела благодарность свою показать.
– Пирожные – моя тайная страсть, – доверительно сообщила она Дарье, когда им принесли на блюде штук десять эклеров и столько же шоколадных бисквитов.
– В чем же тайна? – светским тоном осведомилась Даша. – Не замечала, чтобы ты эту страсть сильно скрывала.
Кудряшова надоела ей до смерти. Веселье от удачного шопинга прошло, и теперь оставалось только ждать результатов.
– Тайна в том, – с забитым эклером ртом поведала ей Надежда, – что никто не знает, сколько я могу их зараз уговорить. Даже я сама. – Она заложила в рот бисквит и прихлебнула кофе. – Сладкое обожаю. Оно для меня вроде валерьянки. Как расстроюсь чем-нибудь, так на пирожные наваливаюсь.
Дарье было противно смотреть на жующую Кудряшову, но она вдруг учуяла возможность нанесения нового удара. Не удара даже, щипка, но попробовать стоило.
– Ты сейчас чем-то расстроена?
– Сейчас? Не-а! Я ведь их с радости тоже лопаю! И кто придумал тощих баб за идеал красоты держать?
– Модельеры, дизайнеры, рекламщики… – Дарья улыбнулась. – В том числе и Димочка твой.
– Глупости! – Надя взяла новое пирожное, в нерешительности подержала его, но все-таки отправила в рот. – Врут все, притворяются. Димка – первый! Знаешь что? – Кудряшова уставилась на подсвеченную витрину с кондитерскими шедеврами. – Съем-ка я еще вон ту шоколадную бомбошечку!
Дарья допила свой кофе, но к сладкому не притронулась.
Хотя тоже очень его любила.
Грозовский пришел домой пораньше, потому что решил – родственники родственниками, а это все-таки его дом.
Он имеет право в нем быть.
И даже отдыхать.
А если что, и гостей позвать.
Дома пахло чесноком, щами и хозяйственным мылом. Грозовский был готов к этой «газовой атаке», поэтому еще в подъезде нацепил медицинскую маску, предварительно побрызгав ее «Chanel Allure homme».
Оказалось, что готовиться нужно было к другой атаке – Диму едва не контузило звуками включенного на полную громкость телевизора.
Шел сериал на цыганскую тему.
Хуже и не придумаешь.
Грозовский потерпел пятнадцать минут, пошатался по спальне в надежде, что дядя Толя и тетя Зина хотя бы сменят канал, но потом, сорвав маску, решительно направился в гостиную.
Деревенские родственнички лежали на его любимом диване и лузгали семечки, сплевывая шелуху на газетку, расстеленную у них на груди. Шелуха на газету не попадала и падала на пол.
На появление Димы родственники никак не отреагировали. Он вообще не понял, в сознании они или в коме.
Дима взял пульт и выключил звук цыганского шабаша.
Не успел он вернуться в спальню, как шабаш загремел снова.
Дима зашел в гостиную и снова выключил звук.
Едва за ним захлопнулась дверь, родственники – включили.
Он опять выключил, они снова включили. Он выключил, они включили. При этом шелуха продолжала невозмутимо лететь на пол, а Диму ни тетя, ни дядя как будто не замечали, не удостоили его даже взглядом. Оставалось снять плазменную панель со стены и выбросить ее в окно…
Грозовский вспомнил, что под окном парковка с десятком машин. Не пойдет.
Он отключил звук не с пульта, а на панели, и вышел в коридор.
– Сделай так, чтобы они не нашли нужную кнопку, – попросил он Хотея и даже почесал ему пузо.
Было тихо, только в подъезде зашумел подъехавший лифт. Чтобы не спугнуть удачу, Грозовский на цыпочках ушел в спальню.
Надя открыла дверь и удивилась царившей в квартире тишине.
В гостиной дядя Толя и тетя Зина со злыми лицами лузгали семечки.
– О! Привет! – поздоровалась Надя. – А чего это вы лежите? Скучно небось?
Надя порылась в сумке, достала заветные голубые конверты и, положив их в центр стола, полюбовалась на приглашения.
Дядя Толя и тетя Зина на Надежду даже не посмотрели – пялились в экран, где цыган целовался с цыганкой.
– А чего без звука-то? – удивилась Надя и, взяв пульт, попыталась прибавить громкость. Звук не включился. – Сломался, что ли? – озаботилась она. Нашла на панели нужную кнопку, нажала.
Звуки цыганского хора громыхнули на полную мощность.
– Во! Работает! Димка где?
Димка влетел в гостиную белый от гнева. Несколько секунд он не мог сказать ни слова и только открывал беззвучно рот. Потом заорал родственникам, срываясь на фальцет.
– Так! Ну, вот что! Гости дорогие! Не пора ли вам в путь собираться?! На родину! В пенаты! К деревцам-кустикам! К травке-муравке! К чертовой матери!!!
