– Ой, Димка! Прям испугал.
– Ты не ответила, – Дима смотрел на нее, как на десятилетнего ребенка, уличенного в курении.
– Это, Димочка, Леша. Ну, который программист, помнишь? Он у нас кабель протянул для Интернета.
– А что у него на багажнике?
– А это, Димочка, только ты не сердись… Это я ему страхолюдину отдала, прости господи!..
– Что?!!
Глаза у него потемнели, а на виске запульсировала жилка. Надя знала – когда эта жилка начинает пульсировать, Грозовский теряет над собой контроль.
– Ну зачем она нам? Ею только детей пугать, – пробормотала Надежда.
– Какого черта?! – заорал Дима так, что стайка голубей, мирно пасшихся во дворе, взмыла вверх, подняв в воздух пыль и прошлогоднюю листву. – Какого черта, я спрашиваю, ты позволяешь себе распоряжаться в моем доме моими вещами?!!
Он ринулся к машине, сел за руль, изо всех сил шибанув дверью.
– Димочка, ты куда?!
Надя бросилась за ним, но он, газанув, обдал ее облаком сизого дыма и уехал.
– Пойдем домой… – пробормотала Надя, глядя ему вслед. – Тетя Зина борща наварила. С салом.
Она развернулась и пошла в подъезд. Горло сдавили рыдания.
Вот оно… О чем говорила сегодня Дарья, тень отца Гамлета? «Ты в доме своем не хозяйка? Тебе Димочка не разрешил?»
На работе он начальник, дома – хозяин.
Она в ЕГО доме не может распоряжаться ЕГО вещами.
Она гостья…
И подчиненная. Завхоз.
Нужно знать свое место.
О какой свадьбе может идти речь?
Она прорыдала до двух часов ночи.
В пять минут третьего Надя поняла: все, что она придумала – про гостью и хозяина, начальника и подчиненную, – это полный бред. Бред и ерунда.
Просто Димка – закоренелый холостяк.
И эту хроническую болезнь можно и нужно лечить. Или она даст осложнения. Вернее, осложнения уже есть – «твое-мое», «не трогай», «не смей», – а ведь дальше будет еще хуже. Так и стакана воды в старости некому будет подать.
Как же она раньше не догадалась?
От этого открытия слезы высохли, но подступили опять – третий час ночи, а Грозовского нет. Такое случилось первый раз с начала их совместной жизни.
Как бы он по старой привычке не ринулся в постель к какой-нибудь однокурснице.
Надя схватила телефон, позвонила. Дима не ответил.
Она позвонила пять раз, он пять раз не ответил.
Ну ничего, она его вылечит. И припарки, и примочки, и пилюли, и клизмы – все в ход пойдет.
И кнут, и пряник.
Надя услышала шум подъезжающего лифта, вскочила, подбежала к двери. Нет, не Димка – послышались удаляющиеся шаги.
– Ой, господи! Да что ж это такое-то! – всхлипнула Надя, села под дверью и обняла Хотея. – Сделай так, чтоб Димка быстрей вернулся! – попросила она, потерев выпирающее бронзовое пузо. – Пусть он поймет, что жить без меня не может!
Из гостиной раздавался раскатистый храп дяди Толи.
Дима сидел за высокой барной стойкой, медленно цедил коньяк и вздыхал, и вздыхал…
С соседнего стула на него бросала многозначительные взгляды длинноволосая брюнетка.
Давно он не напивался с горя. Хотя горя, конечно, никакого не было, так, неприятность – деревенские родственники.
Он и на Надю-то разозлился не из-за пигмея, а из-за того, что вдруг осознал – сейчас зайдет домой, а там… Пахнет хозяйственным мылом, щами, стираным бельем, чесноком, потом и перегаром.
Дима снова вздохнул.
Брюнетка соскользнула со стула, подошла.
– Я свободна, – томно сказала она.
– Отлично, – одобрил Грозовский ее незанятость.
– Куда пойдем?
– Можно ко мне. Только у меня… дядя Толя и тетя Зина из деревни. Ах, да, еще Надя. Жена. Между прочим, любимая.
Девица фыркнула и ушла, покрутив у виска пальцем.
А ведь он правду сказал.
Дима пришел под утро и заявил, что он дурак, а Надя красавица. Пигмей, конечно, стильная штучка, но если она считает, что он урод, пусть живет у компьютерщика.
– Может, и Хотея Лехе подарим? – на всякий случай спросил он. – До кучи.
– Ты что! Хотей желания исполняет! И потом… Он же милый!
– Ну, если милый… – развел руками Грозовский.
В общем, они помирились и заснули в обнимку под храп дяди Толи.
* * *
Ольга проснулась внезапно, будто ее окатили холодной водой. Ей ничего не приснилось, просто чувство необъяснимой тревоги атаковало прямо во сне, заставив сердце бешено колотиться…
Сергея рядом не было. Несмятая подушка говорила о том, что он не ложился. Ольга накинула халат и спустилась в гостиную.
Барышев сидел перед включенным телевизором и отсутствующим взглядом смотрел в экран, на котором ничего не было, кроме помех.
– Почему ты спать не идешь? – Ольга обняла его и прижалась щекой к плечу.
– Задумался. – Барышев выключил телевизор, потрепал ее по руке. – Сейчас приду, ты ложись.
– В последнее время ты часто задумываешься. У тебя неприятности?
– Нет. Просто много дел.
Он избегал смотреть на нее, отделывался общими фразами…
– Не хочешь говорить?
Она все-таки заглянула ему в глаза, но он отвел взгляд.
– Оля, – твердо сказал Сергей. – Это мои дела. Тебе совершенно не стоит в них вникать. У тебя своих забот хватает. И дом, и дети, и… Иди спать, Оленька, иди.
– И что?
Он наконец посмотрел ей в глаза – долго, проникновенно, словно пытался прочитать мысли, и… промолчал.
Опять появилось чувство, будто ее окатили холодной водой.
За последние дни Ольга навещала Митяя два раза. И опять сказала Сергею про срочные дела в агентстве. И Нине Евгеньевне так сказала. Няня покачала головой, мол, как знаете, я в ваши дела не лезу… А уж если няня ей не очень-то поверила, то Сергей…
– Ты не договорил, – мягко сказала Ольга. – Дом, дети и… что?
– И твое агентство, – медленно произнес Сергей, по-прежнему глядя ей в глаза. – Твоя работа. Ведь в последнее время ты много работаешь, не так ли?
Ольга отвела взгляд и набрала в грудь побольше воздуха.
Сейчас она скажет правду.
Он поймет.
Ольга выдохнула.
Как?!
Как она скажет Сергею про то, что Митяй ее любит, что из-за этой любви он едва не погиб в Чечне, что он думал, его убьют на этой войне вместе с его любовью, а его не убили, только ранили. И теперь он не хочет жить, и под подушкой у него Ольгина фотография, и в бреду он кричит ее имя, и весь персонал считает ее жестокой продажной стервой, и если она перестанет ходит к Митяю в госпиталь, он просто отвернется к стене и умрет…
