— Как вы себя чувствуете? — спросил Андрей Андреевич.
— Нормально.
— Вас перевели в одиночную камеру? — уточнил Голиков.
— Нет.
— Я же просил! — возмутился адвокат. — Откуда у вас эти свежие
синяки на руках?
— Не помню.
— Вас опять били?
Нагиев пожал плечами. Дронго понимал: когда так болит душа,
физическая боль уже не имеет значения. Да, иногда легче умереть, чем жить.
— Я вновь потребую, чтобы вас перевели в одиночную камеру. —
Андрей Андреевич поднялся. — Вы больше ничего не хотите мне сказать?
— Ничего.
У Омара были абсолютно пустые глаза. Голиков посмотрел на
Дронго, пожал плечами и вышел из комнаты.
— Омар, — начал Дронго, — я хочу с вами поговорить.
На лице Нагиева не дрогнул ни один мускул. Он выслушает, что
скажет ему этот человек, а потом вернется в свою камеру, чтобы быть избитым в
очередной раз. На голове у него была плохо наложенная повязка. Было заметно,
что рана кровоточит, повязку ему, похоже, никто менять не собирался.
— Я беседовал с вашей женой и сыном, — сообщил Дронго. Глаза
Омара более осмысленно взглянули на собеседника. — Я сказал Руслану, что
произошла трагедия, — продолжил Дронго. — Он вас очень любит и верит в вас.
Глаза Омара сузились, он тяжело задышал. Разговор о сыне был
единственным, способным вывести его из состояния мрачной отрешенности. Этого
Дронго и добивался.
Давай договоримся так, — перешел на "ты" Дронго, —
ты будешь меня слушать и держаться изо всех сил. Никаких криков, никаких
срывов. Если не нравится, не отвечай. Я здесь не ради тебя. Ради твоей сестры,
ради ее семьи, ради твоего сына. Поэтому держись из последних сил и слушай.
Омар сжал губы. Было заметно, что он дрожит.
— Я все узнал, — сказал Дронго, глядя ему в глаза, — тебя
подставили с этой квартирой. Они в "Синем горизонте" обманывали
многих. Ты был не первый и не последний. Лена не знала всех подробностей
случившегося в Москве, а твоя гордость не позволяла тебе рассказать ей. Теперь
она знает и собирается приехать на процесс.
Зрачки Омара расширились. Он открыл рот, собираясь что-то
сказать.
— Пока молчи, — строго приказал Дронго. — Будешь говорить,
когда я разрешу. Я все знаю. И про твои неудачные вояжи в Турцию, и как ты
потерял деньги в августе девяносто восьмого. Все эти несколько дней я занимался
историей твоей жизни. Я знаю, что пистолет тебе достал Виталий Толкачев…
Омар попытался возразить, но Дронго поднял руку.
— Не спорь, я здесь не для того, чтобы с тобой спорить. И не
собираюсь никому рассказывать о том, откуда у тебя этот пистолет. Ты узнал, что
продавший тебе через агентство квартиру Прокопович на самом деле Петр
Ковальчук. У него было два паспорта с двумя фамилиями, отцовской и материнской.
Ты нашел пистолет, приехал в Ростов и несколько раз встречался с Ковальчуком.
Видно, надеялся получить назад хотя бы часть денег: Ковальчук, наверное,
обещал, а потом что-то произошло, и он отказался. Не знаю, как именно все было
в его доме, могу только предполагать. Потом ты вышел из квартиры, выбросил пистолет.
Поехал в Киев и попытался что-то объяснить своей бывшей жене, ничего толком
по-прежнему ей не рассказывая. Она решила, что это твоя очередная попытка
вернуться. Потом ты приехал в Москву, нашел Потребеева, попросил его нe
оставлять твою жену и сына. Затем вы месте поехали в Балашиху, и ты вошел в
дом, где живут мать и сестра Петра Ковальчука. Что у вас там было, я не знаю.
Но, кажется, догадываюсь. Затем ты вернулся в Махачкалу, где тебя и арестовали.
Вce верно?
Омар кивнул головой. Он не мог говорить. Слова застревали в
горле, слезы катились по щекам, и ему было очень стыдно за свою слабость.
— Первый вопрос, — требовательно произнес Дронго. — Зачем ты
поехал в Балашиху? Только отвечай конкретно и без ненужных воспоминаний. И
учти, что я не следователь. Мне нужна только правда.
— Д… д… д… — Омар не мог говорить.
— Спокойнее. — Дронго ненавидел себя за ту роль, которую ему
приходилось исполнять, но только таким шоковым методом можно было добиться от
его подзащитного правды.
— Д… деньги, — выдавил Нагиев. — Я… поехал… вернуть деньги…
— Какие деньги? — не понял Дронго. Внезапно его осенило:
конечно, деньги! Исчезнувшие пять тысяч, о которых следователь написал в
протоколе как о потраченных в Москве. Деньги, которые Омар взял в квартире
убитых.
— Пять тысяч долларов? — спросил Дронго.
— Да, — кивнул Омар, — я… отдал их матери… сказал, что это
от сына… Больше ничего не мог сказать.
Вот почему его сестра так нервничала, сообразил Дронго. В
семье Прокоповичей не хотят говорить об этих деньгах. Они поняли, кто именно их
принес, и решили не сообщать об этом следователю. Во-первых, из-за самого
убийцы, чтобы его наказали еще и за кражу, а во-вторых, просто боялись, что
деньги у них изымут как вещественное доказательство. Может, они справедливо
боялись, немало было случаев, когда изъятые деньги пропадали в милиции.
— Ты вернул им деньги, — сказал Дронго. — Тогда все понятно.
Теперь постарайся успокоиться и расскажи мне, что произошло в квартире
Ковальчука. Почему ты убил их девочку?
— Я не убивал, — выдавил Омар.
— Не убивал? — нахмурился Дронго. — С тобой там был еще
кто-то?
— Один, — возразил Омар.
— Тогда вразумительно объясни, что там случилось. Только
спокойно.
— Он обещал вернуть часть денег, — выдохнул Омар, — но не
сразу, а в несколько приемов. Я его два года искал. У него действительно два
паспорта было. Мы пришли к нему домой, сидели за столом на кухне. Внезапно
вошла его жена. Начала кричать, что все мы жулики и хотим ограбить их семью. Я
сначала терпел, а потом ответил, что хочу только вернуть свои деньги. Тут она
бросилась на меня, едва глаза не выцарапала. Я ее еле оттолкнул. Ковальчук
деньги принес, но мне их не дал. Я ждал, пока он деньги даст, но его жена снова
кричать начала.
Тогда Ковальчук взял нож и сказал, что ничего возвращать не
станет. Я подумал, что он шутит. Но они вдвоем на меня напирали. Ковальчук
несколько раз ножом замахнулся, какие уж тут шутки. Тогда я пистолет достал. В
этот момент жена Ковальчука в меня топор бросила. Я в нее выстрелил. А потом
три раза в него. Сам не помню, в каком состоянии был. И тут на кухне его дочь
появилась. Я не хотел чтобы ребенок на все это смотрел. А она меня увидела,
испугалась, закричала и побежала в комнату. Я за ней. У них там ковер какой-то
непонятный был, из стороны в сторону под ногами ерзал. Мы оба споткнулись,
упали. Она головой о тумбочку ударилась. Я вскочил, вижу, она задыхается, и
понял, что она больно ударилась. Тут она руками стала шевелить. Я очень
испугался. Схватил ее за плечи, начал искусственное дыхание делать, тряс ее,
руками за шею хватал, за плечи. Ничего не помогло, вижу, что она умирает у меня
на глазах. Я еще подумал, что это мне такое наказание, что меня Аллах наказал
за то, что я сделал. Оставил я девочку, сижу рядом с ней, плачу, кричу, ничего
с собой поделать не могу. Потом решил, что нужно пойти в милицию. Но не мог я
сразу пойти, хотел с семьей попрощаться, Руслана в последний раз увидеть,
Фатиму.
