На заседании в Совете Труда и Обороны, когда защищалась смета одного из научно-промышленных институтов, Феликс Эдмундович сказал:
– Пора же, наконец, нам обратить внимание на науку, которая подходит так близко к строительству промышленности и дает нам возможность работать, имея необходимые средства…
На реплику представителя Наркомфина, что один из институтов просит присвоить ему имя Ленина, очевидно желая этим путем достать себе побольше денег, Дзержинский, вспылив, заявил:
– Да! Но он вполне достоин носить это имя!
Весной я как-то пришел в приемную Ф. Э. Дзержинского и встретил его выходящим из кабинета.
– Ну что, – обратился он ко мне, – я, кажется, проиграл пари?
– Какое пари? – спросил я.
– А я держал пари о том, свяжется ли за этот год наука с промышленностью близко или нет. Я утверждал, что «да»… Год уже проходит; боюсь, что проиграл.
– Нет, не проиграли, товарищ Дзержинский. Я вам пришлю резолюцию по целому ряду докладов перед представителями промышленности, и вы увидите, что вы выиграли.
– А меня берет сомнение.
– Когда же можно к вам прийти?
– Знаете, я страшно занят – ни минуты свободной. Еду на две недели в отпуск, пожелайте мне счастливого пути, а когда я приеду, давайте увидимся.
После поездки в Крым Дзержинский хотел объехать горные районы Украины, Северного Кавказа, Азербайджана и другие. Я написал ему записку с просьбой взять и меня в поездку, чтобы в дороге, на свободе, решить все наболевшие вопросы.
Получил от него ответ: «Столько у меня было дела, что я не успел с вами переговорить. Я очень рад, что вы согласились работать в Горном управлении. Это, безусловно, сблизит науку с практикой. Мы, к сожалению, не нашли путей, достаточных для необходимой увязки; между тем без использования науки в практике мы никак не сможем справиться с задачей. Я буду очень рад, если вы сможете поехать со мной. Ваш Дзержинский. 17.IV.1926 г.».
К сожалению, Ф. Э. Дзержинский дальше Харькова не мог уехать (трудное положение металлопромышленности, которым он занялся вплотную, требовало его участия в ряде совещаний и заседаний), а я уехал один на Северный Кавказ.
Здесь, в одном из ущелий, на разведках свинцовых руд я услышал потрясающую весть о смерти Феликса Эдмундовича Дзержинского. В первый момент ум отказывался верить случившемуся. Как-то само представление о смерти не подходило к такой кипучей и жизненной натуре. Тяжело было возвращаться в Москву, где сошел в могилу человек, подошедший так близко к нам – работникам в сфере организации науки и техники.
А. Л. Милюков
С Дзержинским на юге
Милюков Аполлон Арсеньевич – ответственный работник Главметалла и Главмашстроя СССР в 20-е годы.
Когда Феликс Эдмундович принял руководство над Главметаллом в роли председателя правления, будучи одновременно председателем ВСНХ СССР, мы, все ответственные работники Главметалла, подошли к нему несколько настороженно: мы знали его, с одной стороны, как председателя ГПУ, который, как нам казалось, должен по самой этой своей роли ничего не принимать без проверки, а с другой стороны, мы его знали наркомом путей сообщения в качестве резкого критика всей деятельности Главметалла.
Однако уже первые его шаги по совместной с нами работе показали, насколько ошибочно было наше о нем представление. Отсутствие всякой предвзятости, пытливо-вдумчивое ознакомление со всеми деталями вопроса и готовность пересмотреть свои мнения и взгляды, доверие к нашему опыту и знаниям, поразительная скромность при обсуждении с нами отдельных специальных вопросов – вот черты его личности, которые стали нам ясны с первых же дней и которые определяли в дальнейшем наше отношение к Феликсу Эдмундовичу. Мы в нем видели старшего товарища по работе, вдумчиво изучавшего все стороны металлопромышленности, руководившего и направлявшего нашу работу.
Дзержинский всегда своевременно ставил хотя и трудные, но четко и конкретно выраженные задачи по разработке отдельных вопросов нашей регулирующей деятельности и лично руководил выполнением этих заданий.
Трудно охватить все особенности его руководства Главметаллом, и приведенная здесь характеристика его метода работы, конечно, далеко не полна, но сам по себе такой подход к делу кроме глубокого личного уважения к Феликсу Эдмундовичу создал атмосферу живого дела и укрепил в нас чувство большой ответственности за вносимые предложения и выводы.
В последний год жизни Дзержинского мне представился случай особенно близко наблюдать его деятельность и быть в составе его ближайших сотрудников.
В апреле комиссия В. И. Межлаука окончила свою работу по обследованию Югостали и представила свои выводы и предложения правительству, которое, по заслушании этого доклада, поручило Феликсу Эдмундовичу на месте проверить, как проводятся правлением Югостали директивы комиссии. Я был откомандирован Главметаллом на юг в распоряжение Ф. Э. Дзержинского.
Чрезвычайно сложная задача стояла перед Феликсом Эдмундовичем по Югостали. Мы знали по работе комиссии, насколько слабо в организационном отношении подготовлена Югосталь к проведению преподанных ей директив. В первый же день Дзержинский на организационном совещании совместно с правлением Югостали резко и с присущей ему ясностью и четкостью поставил вопрос о задачах своей работы. Он сказал приблизительно следующее: «Мы не приехали с тем, чтобы заменить в чем-либо правление Югостали; правление должно знать, что на нем лежит полная ответственность за ведение хозяйства, но мы должны построить свою работу так, чтобы помочь правлению и ускорить осуществление тех мероприятий, которые были намечены комиссией товарища Межлаука и предуказаны правительством».
У нас много говорят и думают о «системе контроля над исполнением», но никакая «система» контроля не обеспечит качество выполнения. В секретариате Дзержинским, конечно, прекрасно была поставлена эта система, и сроки исполнения были обеспечены, но метод работы Феликса Эдмундовича был таков, что кроме сроков было гарантировано и качество. Феликс Эдмундович лично и непосредственно участвовал в работе по каждому заданию. Всем хорошо памятны коротенькие, на маленьком клочке бумажки, «записки» Дзержинского. Эти записки, всегда адресованные «лично» и потому обязывавшие к особому вниманию (так как и ответ по ним докладывался лично), всегда заостряли вопрос так, что углубленная разработка и ответственное решение были обеспечены.
На другой же день по приезде в Харьков я получил такую записку (привожу текстуально):
«Т. Милюков! Мне передавали в Москве, что финансовый план Югостали на 2-е полугодие нереальный, что имеющиеся в плане резервы очень незначительны и недостаточны.
Необходимо: 1) совершенно точно (конечно, по возможности) определить и перечислить статьи нереальные или весьма сомнительные и имеющийся или могущий быть достигнутым резерв и 2) наметить план работы, если опасения оправдаются.
