Шизофреничка. Параноик. Все!
Шандец.
Володька сказал, что это имеет отношение к моему здоровью, потому и доложил по начальству. («Проговорился».)
Но не имеет к политике. И на том спасибо.
Мой язык и все мое остальное суть собственность государства.
4 августа
Сегодня весь день дома одна. Володя утром в Отделе. Перечитала вчерашнее — за себя страшно. Что же со мной было вчера? С утра — на грани истерики. Только вечером разрядил. И то ненадолго.
Спать ложилась опять истеричкой.
А сегодня все по-другому. Солнечно. Радостно. Хочется петь. Хожу по квартире, как блаженная, — улыбаюсь. Босиком.
Уже трижды звонил, спрашивал: как?
— Володька, я тебя сильно-сильно люблю. (На третий сказала.)
Он ответил:
— Вот и хорошо.
И хорошо: пусть они знают (те, кто слушают).
………………………………………………………….
А сны дурные мне снятся редко (к слову сказать).
Больше — свежие, безмятежные.
Иногда дети снятся. Просто ребенок.
Мой. Один. Я знаю, что мой.
Но для них эта тема слишком болезненная.
Не надо дразнить гусей.
Молчу.
7 августа
Читала Юлиана Семенова
[46] — от скуки.
Надо что-нибудь посерьезнее.
Про дельфийского оракула. Про Пифию. Про египетских жрецов и пр.
Очень любопытно про предсказания по внутренностям птиц, не помню, как называется
[47].
15 августа
Я не знаю, чему его там учили по линии психологии, но он со мной делает все что хочет. Я целиком принадлежу ему. Целиком подчиняюсь ему. Я управляема им. Я его раба. Я хочу быть рабой. Рабыней. Я счастлива быть рабыней. Я счастлива и боюсь потерять
[48].
26 августа
Кажется, поедем в Крым
[49].
Крым — моя любовь.
Засиделась. Пора.
Намекнули, что побуду (для пользы дела) около Бр. Отчего ж не побыть: импозантный мужчина
[50].
Крым — это здорово.
И тетку
[51] тоже наконец навещу.
Володька рад, что я рада.
5 сентября
Принимала благодарность за Берлинскую стену
[52].
Генерал расцеловал весьма неформально.
— А помните, как мы с вами начинали полтора года назад?
[53]
Не помню. Я и тогда не помнила. Не понимала, чего от меня добиваются. Да им и не надо мое понимание.
Без понимания легче.
6 сентября
Я как та не умеющая читать машинистка — для переписи секретных документов.
Сама не знаю, что знаю. По-моему, ничего.
7 сентября
Крайне любопытное, невероятное и, если подумать, все же закономерное происшествие. Я уже отошла, успокоилась. Было над чем подумать.
Итак, по порядку.
Я поздно проснулась. Около одиннадцати. Разбудил телефон. Володька: он, по-видимому, сегодня задержится, его загружают делами. В начале второго еще звонок. Теперь генерал. Спрашивает, как мое настроение, не скучаю ли я и т. п. Просит через десять минут выйти на улицу, он будет на машине около нашего подъезда.
Выхожу. Стоит «Волга». Вижу: сидит сам за рулем. Глазам не верю. Сам! Не зная, что и подумать, сажусь в машину — приглашаемая. Мерси. Видите ли, он меня хочет свозить на Ленинские горы — показать Москву, словно я этой Москвы никогда не видела.
Ну, едем. На Ленинские. Разговариваем. О чем говорим? О погоде. А погода и верно — блеск! Бабье лето, тепло, солнышко сияет, генерал мой вдруг начинает мурлыкать: «Бабье лето, бабье лето…» — из репертуара Высоцкого. Я уже на него начинаю коситься: не подшофе ли? Что-то слишком возбужден как будто. Или что-нибудь, может, случилось…
Приезжаем. Остановились. Но из машины так и не вышли. Посмотреть на Москву…
Потому что товарищ генерал, как только остановил машину, взял и положил, недолго думая (хотя, может, и долго — не знаю), свою руку на мое колено. И сказал томным голосом:
— Леночка…
Я оцепенела от неожиданности.
Вряд ли я оцепенела поощряюще, но он не стал терять зря время и, воспользовавшись моим оцепенением, сообщил своей ладони известного рода динамику.
Тут уже я пришла в себя и твердым движением отстранила его дерзкую руку.
— Евгений Евгеньевич! Как вам не совестно! И еще в рабочее время! — сказала я первое, что пришло мне в голову, и, конечно же, не самое уместное и не самое удачное.
Он тут же ухватился за «рабочее время», как за соломинку утопающий.
— Леночка, вы только скажите… я готов в любое время… я готов, как вы скажете…
— Немедленно отвезите меня домой!
Провинившаяся ладонь уже спряталась куда-то под мышку, сам он съежился, как подросток нашкодивший.
И тут я слышу примерно такую речь:
— А вам бы, Елена Викторовна, было бы приятнее… если бы я не по любви, не по влечению… а по долгу службы?.. приятнее, да?.. Ну а если я как раз при исполнении?.. что вы скажете?.. нет?.. То, что любите мужа, это мне даже очень известно… и вашей верностью я восторгаюсь… ну, а если, подумайте сами, если такие вопросы имеются… такой, понимаете, важности… что их надо не так, а вот так, по-особому… на самом высоком, понимаете, уровне… на вашем, понимаете, и на моем?.. Вы ответьте, Елена Викторовна, я вам не нравлюсь?
