У меня спина похолодела, когда он ответил кто.
(Да, ответил. И могу повторить. И не вижу ничего здесь «курьезного». Вопрос более чем непростой и более чем деликатный. Попробуем разобраться. Во избежание упреков в мужском шовинизме позволю себе допустить предельное обобщение: не важно кто, он или она, мужчина или женщина, кто-то из них двоих, из участвующих, представим, в совокуплении, на каком-то этапе копулятивного цикла делает малоприятное для себя открытие. Именно: вопреки реальному положению дел (и тел!) воспаленное сознание его непосредственного партнера, оказывается, целиком подчинено образу некоего третьего лица, отнюдь, понимаете ли, не абстрактного, однако в данном совокуплении не участвующего. Те, кому хотя бы однажды довелось услышать в известный момент любовных утех имя постороннего человека (простейший случай), без труда поймут, о чем я говорю. Как прикажете реагировать на услышанное? Признак ли оно чего-либо? Правомочно ли рассмотрение создавшейся близости как действительной, не мнимой, полноценно реализовавшейся, если этой действительности, немнимости, реализуемости демонстративно противопоставляется какая-то, мягко говоря, иллюзия? Много вопросов, ответов же нет и не будет, по крайней мере, универсальных. Жизнь, как легко убедиться из опыта, предлагает каждому стать безусловным арбитром своих поступков. Знаю, что многие, усугубляя возникшую дисгармонию, прибегают к решительным действиям, корректность которых порой может вызвать сомнения. Не приветствуя со своей стороны лиц, допускающих подобные жесты, особенно рукоприкладство, я, однако, обладаю способностью понять их. Впрочем, речь пока еще идет о проблемах, пускай для кого-то и болезненных, но по большей части сугубо житейских — личных во всяком случае, не государственных. Прекрасно. Сделаем шаг вперед — к драматизму иного модуса. Как быть, спрашиваю, когда дело касается не просто «утех»? когда оба партнера связаны узами сверхлюбовными и сверхбрачными — узами ответственности высшего порядка? Оставляя разговоры о ревности на совести Е. В. Ковалевой и соответственно за скобками настоящего комментария, сознаюсь, что я много, иногда мучительно много думал над этим нелегким и очень важным вопросом. Выводы мои были неутешительны. Я и сейчас готов считать, что поступил верно, когда в апреле 1979 года, в самый разгар общественно-политического кризиса в Афганистане, когда к власти в Кабуле пришли деятели клерикальной оппозиции, измученный сомнениями, наконец обратился к Руководству Программы, изложив свои наблюдения в рапорте — откровенно и четко. Вот что не могла мне простить Елена Викторовна, а ведь рапорт мой не имел для нее ни малейших последствий. Но не будем об этом. Читатель разберется сам, насколько «объективны» нижеприводимые замечания Е. В. Ковалевой, так или иначе связанные со мною выше изложенным. — Мое примечание.)
Я сказала, взяв себя в руки:
— Подпругин, ты слышал, что сказал? Ревновать к мертвому это не просто моветон, это признак умственного помешательства.
(Вот чего признак, оказывается. — Мое примечание.)
Я тебе не давала повода.
(А кто кричал: «Володька, Володька, любименький мой…»? Или забыла, как меня зовут? — Мое примечание.)
Ты кретин, Подпругин.
(Немецкое kretin, к сведению, происходит от латинского christianus — «христианин», ибо в Германии считали таких угодными Богу (согласно М. Фасмеру). — Мое примечание.)
Нет, он определенно кретин.
Иногда мне хочется убить его. Взять и убить.
(Что ж не убила? — Мое примечание.)
Это не жизнь, это мучение какое-то!.. Руки дрожат, даже писать не могу…
(Зачем же пишешь? — Мое примечание.)
Настрочить на меня ябеду!.. и о чем!
И вот наконец до меня дошел смысл тех унизительных собеседований. Повлиять на меня — вот была цель их — чтобы я позабыла Володьку! Потому что кому-то не нравится, потому что кому-то мешает!..
(«Кому-то»? — Мое примечание.)
Это он, он настаивал, и они пошли у него на поводу, хотя сами знали, что лажа, и не хотели въезжать, генерал мне потом сам признался в этом!
(«Въезжать»!? Генерал, кстати, не знал деталей. Вообще история выеденного яйца не стоит. — Мое примечание.)
Какое ничтожество!.. пакостник мелкий!.. Ну что за человек такой, что за дрянь!.. Недаром в школе гнидой дразнили…
(Ложь! Никогда не дразнили! Я умел всегда за себя постоять! Просто я как-то рассказывал Е. В. Ковалевой, как в седьмом еще классе некто Ленька Куницын, недовольный моим остроумием, всуе упоминал при мне имена некоторых инсектов, за что и был мною подвергнут справедливому остракизму, положившему известный предел сомнительным ассоциациям. Но ты передергиваешь, Елена Викторовна! Стыдно! — Мое примечание.)
Он не только ревнует к Володьке, он завидует ему.
(Глупости. — Мое прим.)
Он даже не может про него говорить спокойно.
(Неправда! — Мое прим.)
Он завидует всем, кто тоньше его…
(В каком это смысле? — М. п.)
умнее его, добрее его, надежнее, честнее, лучше.
(Чушь. — М. п.)
Он завидует мне…
(Чушь! — М. п.)
потому что «исключительный дар» — это «дар» мой, а не его.
(Дикая чушь! — М. п.)
Он даже завидует моему оргазму!
(Неправда! — М. п.)
яркости моего оргазма!
(? — М. п.)
— да, да, безумной яркости моего оргазма!
(??? — М. п.)
— потому что его оргазм — это тусклое вжжик, размытое блямс…
(Ну и выраженьица! — М. п.)
и я знаю, о чем ты мечтаешь, Подпругин…
(Не хочу комментировать! — М. п.)
но если б у тебя был такой оргазм, дурачок, ты б извел себя онанизмом, потому что тебе не нужны были б женщины, волк-одиночка, жадина, индивидуалист, эгоцентрист, несчастный эротоман, я так и вижу, как ты в ванной, вытаращив глаза, рычишь и прорицаешь, потея!
(Дура! Просто дура. — М. п.)
Мне жалко тебя, Подпругин!
(Ну, конечно! Последнее слово, как всегда, за тобой! — М. п.)
Записи 1980 года
«Это интересно».
Один актер цирка ушел на пенсию в 24 года. У него шел рабочий стаж с четырех лет. В цирке такое бывает.
Почему бы мне не считать стаж с первых м?
(Если имеются в виду месячные, то закономерный вопрос: а как быть, допустим, со мной? Нелогично и несправедливо. Надеюсь, что шутка. — Мое примечание.)
Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам.
