Ужаснее всего, что он все знает на свете. Никогда не признается, что не знает чего-то. Все знает. А пуще всего мои дни по лунному календарю. Ритмы. И чего я хочу. И чего не хочу. И что мне надо. И что мне не надо.
Знаток эрогенных зон.
А что мне надо? Еще?
Вот, наверное, уронил мыло. Чертыхается, злится. Мыло виновато, что скользкое.
(Надо ли комментировать? — Мое примечание.)
Когда Стаффорд
(Т. Стаффорд — командир космического корабля «Аполлон». — Мое примечание.) помахал рукой в телевизоре,
(Меня всегда поражало ее обращение с языком. — Мое примечание.)
я сказала: смотри, это он мне.
(Ошиблась. — Мое примечание.)
И что же Подпругин? Объяснил, что это ошибка. Серьезно.
(Конечно, ошибка. — Мое примечание.)
«Союз» — «Аполлон». Еще одна галочка. Забавно. Американцы даже не догадываются, как мы о них заботимся.
(Историческая стыковка была осуществлена 16 июля 1975 года в 19 часов 9 минут (как теперь стало известно, на 6 минут раньше расчетного времени). За неделю до запуска кораблей «Союз» и «Аполлон» у некоторых членов Политбюро возникли сомнения в правильности конструкторского решения установленного на «Аполлоне» специального стыковочного блока — шлюзовой камеры со сменной атмосферой, а также американского приемопередатчика, установленного на «Союзе». Я получил задание срочно подтвердить через Е. В. Ковалеву надежность этих устройств. Задача была решена в течение двух сеансов. Исторический запуск космических кораблей осуществился в намеченный срок. — Мое примечание.)
Конец июля мы провели за границей — в Хельсинки. Чудовищная поездка. Дурной сон. Тридцать с лишним глав государств в одном месте и в одно время.
(С точки зрения биоинформатики поле, созданное руководителями 35 стран, участниками Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, выражалось исключительной напряженностью. Одних лишь западных государств количество президентов и премьер-министров соответственно определялось числами 6 и 18. — Мое примечание.)
Но я их не видела — никого. Даже по телевизору. Некогда было смотреть. Я вообще ничего не видела. Помню только флаги на площади в окне автомобиля и эти до ужаса чужие комнаты со встроенными шкафами, нам принадлежал этаж, я, по обыкновению, ходила босиком, и запомнилось почему-то, как пол ужасно скрипит — не был ли пропитан чем? Подпругин увлекся порнухой, он получал в штабе инструкции, мог выходить, когда хотел, поэтому натаскал кучу журналов и в сотый раз удивил меня ненасытностью: мало? — ему еще мало меня?! Я была выжата как лимон. Дура! А поначалу ведь губу раскатала: заграница! Туристка! Думала, отдохну, развеюсь.
Где же мы были? В гостинице? В посольстве? В частном доме? Может быть, наши арендовали этаж в доме терпимости? А есть ли в Финляндии публичные дома? То, что водку там нельзя, знаю, а это? Судя по аксессуарам… Странные апартаменты.
Спрашивала. — Без ответа.
Вот тайна тайн. Да нет, я не копаю. Нельзя так нельзя.
(Теперь можно. Дом принадлежал Тойво Антикайнену, коммерсанту. — Мое примечание.)
За четыре дня этого сумасшествия всего лишь дважды спустилась на этаж ниже. Оба раза меня любезно останавливал охранник. Наш человек.
1 августа, к вечеру, надорвала горло.
(Последний день Совещания. Главы государств подписывают Заключительный акт. — Мое примечание.)
А началось, когда Брежнев приехал. А приехал он следом за нами, раньше других, за три дня до подписания Акта. Подпругин вошел и сказал:
— Он встречается с Тито.
И скинул халат.
Мне часто снится Володька. Во сне он мне не верит, что вышла я за Подпругина. Я сама не верю — себе — и во сне, и наяву.
Вот. Кричит. Просит потереть спину. Не пойду. Не хочу. Боюсь.
Сегодня разоблачаем шпиона.
Надо идти.
Записи 1976 года
Дни в Завидово
Первым делом он обстучал стены.
— Ищешь микрофоны? — спросила вслух (пусть слышат!).
— Нет, — не таясь, ответил Подпругин. — Проверяю на звукоизоляцию. Хороша ли?
И, обследовав дверь, заключил:
— Хороша.
— Вообще-то это не наша забота, — сказала я. На нашем языке это означало «мне нечего стесняться». Как бы вызов. Ему. Лично.
Я стала наглой какой-то.
— А ты знаешь, кто там? — уже тихо произнес Подпругин, показывая пальцем наверх.
Я уже знала кто. Но он еще не приехал.
(Брежнев Л. И. — Мое примечание.)
Весь третий этаж — его резиденция. Там есть одна комнатка… небольшая… где-то над нами… о которой не буду писать… Святая святых… Откуда?.. Оттуда… От верблюда… Сама догадалась… Раз резиденция… то… и все остальное… «Вообще-то, это не наша забота».
(Туманные намеки, не правда ли? Не потому туманные, что величие государственной тайны налагает на уста печать, а потому, что соблазн лишний раз чисто по-женски обнаружить кокетливость, увы, непобедим даже на уровне стиля. И это «дневник для себя»?.. Закономерен вопрос: ведала ли Е. В. Ковалева что-либо конкретное о стратегическом узле связи, действительно расположенном на третьем этаже рядом с рабочим кабинетом, как я теперь могу сообщить, Л. И. Брежнева? Нет, не ведала. Ничего. Однако, надеюсь, любознательность читателя будет приятно удовлетворена, если я откровенно признаюсь, без оглядок и экивоков, что именно там находился чемоданчик с ядерной кнопкой. — Мое примечание.)
А здесь, на втором, как мне объяснили (в Отделе), комнаты для гостей. Мы — гости. В гостях. Других гостей пока что не видела.
Подпругин заглянул под кровать.
— Я, честно говоря, — сказал Подпругин, — полагал, нас поселят на первом.
Он как будто даже заважничал. «Полагал», видите ли…
— Ты не представляешь, какого рода документы готовят в этом доме! Это мозг страны.
Я допускала, что мозг, и кое-как сумела представить.
— А почему ты полагал на первом, — спрашиваю, — поближе к столовой?
— Там не только столовая. — И обстоятельно начинает перечислять: — Медпункт, бильярдная, комнаты стенографисток…
— Ага. Значит, поближе к стенографисткам. Уж не нужна ли нам стенографистка?
— Не думаю, — сказал серьезно Подпругин.
— А то могли бы втроем.
Понял, что шучу. Захохотал.
Я следила за ним. Слово «стенографистка» действует на него возбуждающе.
………………………………………………………….
— Вы из персонала? — спросили Подпругина (в столовой).
