Завтра узнаем.
И еще. Велено слушать новогоднее поздравление Подгорного. «Будет про нас».
Про нас — про всех нас? или про меня лично?
1972
1 января
Я обыкновенная баба. Как все.
И купить меня проще простого.
Вчера. — Днем.
Выключила душ, встала на коврик, вытираюсь не спеша полотенцем. И тут он входит.
Я не сразу даже поняла, что в руках у него.
Хотела:
— Выйди! — сказать. Ударнику.
А у него — шуба. Олимпийская.
— Вот тебе вместо халата.
Белая, меховая, с пушистым воротником. С ума сойти.
И накидывает мне на мокрые плечи.
— От партии и правительства.
— Ой, — говорю, обомлев.
Вот тебе и ой.
Ну и что взять с такой?
То-то, Лена.
О чем он там нашептывал — о Южном Китае или о Ближнем Востоке
[99] — ничего не помню. С ума сойти.
Волны. Волны.
………………………………………………………….
Новый год вдвоем встретили.
Было очень хорошо.
А что до Подгорного, он не сказал ничего. Разве что сказал про разрядку.
И опять. Опять — в шубе.
………………………………………………………….
Сейчас час — первого дня Нового года.
Володька все еще спит. Завтрак готов. Меня зарядили как будто. Что же это такое со мною?
Может, она пропитана чем-нибудь?
Висит на вешалке.
Буду будить.
Не буду будить.
Хватит. Боюсь. Не пиши.
Себе говорю.
Надень.
Разденься только.
3 января
Иногда жалко америкашек даже становится.
Ведь они ничего не знают, что знают о них.
Ничего — о нашей любви.
5 января
Сначала скучная лекция о валютном кризисе в США.
Потом психотерапевтическая беседа по итогам последнего тестирования. — Проблема самооценки личности (моей, разумеется).
Внутренняя свобода. Внутренняя дисциплина. Чистота ощущений.
И вдруг:
— А почему бы вам не завести дневник?
Я насторожилась.
— Какой дневник?
— Интимный дневник.
— Кому понадобился мой интимный дневник?
— Ну зачем же — «понадобился»? Дневник пишется для себя. Чтобы разобраться в себе самой и не стать рабыней собственных комплексов. Неужели у вас нет потребности в дневнике? При ваших-то переживаниях?.. при их-то интенсивности?..
— Нет, — отвечаю. — У меня нет такой потребности.
Сама напряжена. Не проверка ли? Неужели что-то узнали?
Мне объяснили — с их психотерапевтических позиций — чем он для меня хорош. Интимный дневник.
— А как же, — спрашиваю, — режим? Как же «болтун — находка для шпиона»?
— Елена Викторовна, вам ли объяснять, как можно, а как нельзя?
— Ну, нельзя это понятно как. А можно? В специально прошитой тетради и с пронумерованными страницами? И на каждой странице — подпись начальника режимной группы?
— Зато неприкосновенность будет гарантирована. Никто кроме вас не прочтет.
— Так уж и не прочтет?
— У вас будет собственный секретный чемоданчик. Своя печать. Будете получать и сдавать под расписку. Опечатанный.
— А писать буду прямо в Отделе?
— А почему бы и нет? У вас будет своя комнатка, свой стол. Сидите и пишите. А сжечь захотите — пожалуйста. Спишем. По акту. В установленном порядке.
— Извините, я так не хочу.
— А как же вы хотите?
— Никак.
Больше не настаивали.
К чему такой разговор? О дневнике никто не знает. Даже Володька.
9 января
Разговаривала с генералом.
Спрашивал меня о Конфуции.
По-моему, он волнуется.
Вдохновлял:
— Читайте, читайте. «Речные заводи»…
[100]
Я с ним подчеркнуто любезна.
«Старые друзья».
Не подумал бы, что кокетничаю.
Нет, не подумает.
Знаем, товарищ генерал, ваши «речные заводи»
[101].
10 января
Вот она, свобода: пишу без разрешения.
Этим и ограничусь — сегодня ничего не было.
14 января
С новыми установками
[102] будем в феврале серьезно прорабатывать китайскую тему.
26 января
Генерал боится, что я увлекусь телевизором. Т. е. отвлекусь от Китая. От Никсона
[103]. (Я ведь «такая эмоциональная»!)
— До вашего Китая с Никсоном еще три недели
[104].
— Зато какие, — сказал генерал.
Я его успокоила:
