За дефицитом женщин танцы, к счастью, не удались.
Мужики назюзюкались — одни больше, другие меньше. Володька меньше других, но достаточно. Уж не ушел ли ты в отпуск, дорогой?
Тосты.
Один был за Елену Прекрасную. Спасибо. Это дежурный.
Другой — этот произнес капитан из новеньких — за генерала. На полном серьезе.
Все приумолкли. Настолько некстати. Володя протянул:
— Уууууу!
А потом добавил:
— И за партию с правительством.
Он со мной совсем разглумился, со мной ему все позволено.
— Раз налито, надо пить.
Ко мне весь вечер приставал с разговорами — коренастенький такой, приплюснутый
[73], все время забываю фамилию, — а ведь, кстати же, лошадиную! Или нет? Ну да! Вот залез в голову, буду теперь вспоминать. (А Владимир Юрьевич наш спит себе мертвецким сном, завтра головка начнет бобо. — Третий час ночи, и мне пора, допишу и лягу, только спать не хочется, вот и пишу, пишу, пишу…)
Тот — отвлеклась — коренастенький (и розовощекий), тот приставучий, все мне порывался объяснить, какой он уникум в сексуальном смысле
[74]. В общем — финиш. Володька с кем-то лясы точил на балконе. Я сразу сказала, мне не интересно, но тому уже не остановиться было, я спросила: а вы не маньяк? — он и глазом не моргнул, так его и несло. Или маньяк, или с проблемами
[75].
Потом с ним произошел казус, уже на кухне — когда они еще приняли. Я уже о машине думала, вхожу, а там тот приставучий о каком-то немце рассказывает — то есть известно о каком: о начальнике всей их немецкой разведки
[76], будто он выпустил мемуары и будто там говорится о Бормане, что тот был нашим шпионом, второй человек после Гитлера!
[77] И что он у нас умер после войны и у нас похоронен. Дескать, до чего дошла наглость западных инсинуаторов. Так тот рассказывал
[78].
Володя слушал-слушал, а потом говорит как ни в чем не бывало:
— Я знаю.
Тот так и осекся.
— Что ты знаешь?
— Про Бормана.
— Что — про Бормана?
— Ну, что был нашим агентом.
Это он подразнить хотел.
— Да ты что!.. откуда ты знаешь? — а у самого глаза на лоб.
— Откуда я знаю, — отвечает Володька. — Откуда же еще? — и как бы язык прикусил, артист: как бы в моем присутствии.
Я сначала не поняла, на что он намекает, а тот сразу понял.
— Врешь, — говорит и на меня смотрит.
— Я тебе ничего не говорил, — отвечает Володя. — Забудь.
Но тот уже ко мне:
— Елена Викторовна, это правда?
Я даже растерялась.
— Правда, что Борман был наш?
— Вы, — спрашиваю, — серьезно?
— Молчи! — приказывает Володька. — Нельзя! — а сам, вижу, вот-вот расхохочется.
— Елена Викторовна, скажите, что он врет. Я никому не скажу, вы только скажите, да или нет, правда или неправда?
Вот ведь какой деревянный!
— Пожалуйста, да или нет, был или не был?
Я повернулась и ушла в комнату
[79].
Удивительный пень
[80].
Когда назад в машине ехали, Володька все веселился — передразнивал: «Елена Викторовна, правда или неправда, был или не был?»
Жеребцов, кажется.
Или что-то похожее. Кобылин
[81]?
15 ноября
— Не там ищете.
— А где надо? — спросил генерал.
Очень у него смешно получилось это «где».
Чуть не сказала.
Но не сказала.
— Не знаю где. Не там и не так.
21 ноября
И вообще, почему бы вам не повесить мой портрет вместо Дзержинского?