Джон стоит у другого края стола, пьет колу и качает головой в такт музыке. Я была так занята, бегая повсюду, что мы почти не разговаривали. Я наклоняюсь над столом и кричу:
– Тебе весело?!
Он кивает. Потом внезапно ставит стакан, так сильно, что стол трясется, и я подпрыгиваю.
– Ладно! – вздыхает парень. – Сейчас или никогда. Умирать, так с песней!
– Что?
– Давай потанцуем, – говорит Джон.
Я застенчиво отвечаю:
– Джон, если ты не хочешь, мы вовсе не обязаны танцевать.
– Нет, я хочу. Не зря же я брал у Сторми уроки свинга.
Я смотрю на него во все глаза.
– Когда ты брал у Сторми уроки свинга?
– Об этом не волнуйся, – отвечает он. – Просто потанцуй со мной.
– Что ж… У тебя остались военные облигации? – смеюсь я.
Джон достает одну из кармана брюк и шлепает ее на стол с напитками. Затем он берет меня за руку и ведет в центр танцпола, как солдат, отправляющийся на поле битвы. Он излучает мрачную сосредоточенность. Джон делает знак мистеру Моралесу, который был назначен ответственным за музыку, потому что он единственный, кто смог разобраться в моем телефоне. Из колонок вырывается «В настроении» Гленна Миллера.
Джон решительно мне кивает.
– Ну, давай.
И потом мы танцуем. Рок-степ, шаг в сторону, вместе, шаг в сторону, повтор. Рок-степ, раз-два-три, раз-два-три. Мы миллион раз наступаем друг другу на ноги, но Джон закручивает меня – поворот, поворот, и наши лица горят, и мы оба смеемся. Когда песня заканчивается, он притягивает меня к себе и в качестве финального штриха откидывает назад. Все аплодируют. Мистер Моралес кричит:
– Ура молодым!
Джон берет меня и поднимает в воздух, как будто мы фигуристы, и толпа ликует. Я улыбаюсь так сильно, что боюсь, что разорвется лицо.
После вечеринки Джон помогает мне убрать украшения и все упаковать. Он идет на парковку с двумя огромными коробками, а я задерживаюсь, чтобы со всеми попрощаться и удостовериться, что мы ничего не забыли. Я до сих пор нахожусь под действием адреналина. Вечеринка прошла очень хорошо, и Джанетт осталась ужасно довольна. Она подошла, сжала мои плечи и сказала: «Я горжусь тобой, Лара Джин». А потом был танец с Джоном… Тринадцатилетняя версия меня умерла бы на месте. Шестнадцатилетняя версия меня плывет по коридору дома престарелых, как будто во сне.
Я выхожу из главного входа, когда вижу Женевьеву и Питера, они приближаются, держась за руки, и я будто оказываюсь в машине времени, и прошлого года никогда не было. Нас никогда не было.
Они все ближе. До них остается метра три, и я замираю на месте. Неужели мне не сбежать от них? От этого унижения и очередного проигрыша? Я так увлеклась военной вечеринкой и Джоном, что совсем забыла об игре. Какие у меня есть варианты? Если я развернусь и побегу обратно в дом престарелых, Женевьева просто будет ждать меня на парковке всю ночь. Вот и все, я снова кролик под ее когтистой лапой. Как обычно, она победит.
А потом становится поздно. Меня замечают. Питер резко отпускает руку Женевьевы.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он меня. – И что это за макияж?
Он показывает на мои глаза и губы.
Мои щеки горят. Я игнорирую вопрос о макияже и просто говорю:
– Я здесь работаю, забыл? Я знаю, зачем ты здесь, Женевьева. Спасибо тебе, Питер, что помог ей меня выследить. Ты настоящий друг.
– Кави, я здесь не затем, чтобы помочь ей вывести тебя из игры. Я даже не знал, что ты здесь будешь. Говорю же, я плевать хотел на эту игру! – Он поворачивается к Женевьеве и говорит обвиняющим тоном: – Ты же сказала, тебе нужно забрать что-то для друга твоей бабушки.
– Так и есть, – отвечает она. – Это просто чудесное совпадение. Полагаю, я выиграла, да?
Она такая самодовольная, так уверена в себе и своей победе надо мной.
– Ты меня еще не осалила.
Может, убежать внутрь? Сторми разрешит мне остаться на ночь, если потребуется.
И вдруг кабриолет «Мустанг» Джона с ревом врывается на парковку.
– Привет, ребят! – кричит он, и Питер с Женевьевой разевают рты.
Только тогда я понимаю, как странно мы, должно быть, смотримся вместе: Джон в своей форме Второй мировой войны и в стильной шляпе, и я, с победным роллом и красной помадой.
Питер сморит на него.
– Что ты здесь делаешь?
– Здесь живет моя прабабушка. Сторми, – беспечным тоном сообщает Джон. – Ты мог о ней слышать. Она подруга Лары Джин.
– Он бы все равно не запомнил, – говорю я.
Питер хмурится, и я вижу, что я права. Это в его стиле.
– А что за наряды? – спрашивает он грубо.
– Военная вечеринка, – улыбаясь, отвечает Джон. – Очень эксклюзивная, только для ВИП-персон. Простите, ребят.
Затем он театрально приподнимает шляпу, от чего Питер приходит в бешенство, а я, в свою очередь, радуюсь.
– Что еще за военная вечеринка? – спрашивает меня Питер.
Джон с наслаждением вытягивает руку на спинку пассажирского сиденья!
– В память о Второй мировой войне.
– Я не тебя спрашивал, а ее, – взрывается Питер и смотрит на меня суровым взглядом. – Это свидание? Ты с ним на свидании? И чья, черт возьми, это машина?
Прежде чем я успеваю ответить, Женевьева делает движение в мою сторону, и я отскакиваю. Я бегу за колонну.
– Не будь ребенком, Лара Джин! – насмешливо тянет она. – Просто смирись, что ты проиграла, а я выиграла!
Я выглядываю из-за колонны, и Джон бросает на меня взгляд – взгляд, который говорит: «Залезай!» Я быстро киваю. Затем он открывает пассажирскую дверцу, и я несусь к нему сломя голову. Я едва успеваю закрыть за собой дверь, как он трогается с места. Питера и Женевьеву обдает пылью.
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть. Питер уставился нам вслед с открытым ртом. Он ревнует, и я рада.
– Спасибо, что спас меня, – говорю я, пытаясь отдышаться, сердце бешено бьется в груди.
Джон внимательно смотрит вперед, у него на лице широкая улыбка.
– Обращайся.
Мы останавливаемся на светофоре, он поворачивает голову и смотрит на меня, а потом мы смотрим друг на друга и начинаем смеяться как сумасшедшие, и мне снова не хватает воздуха.
– Ты видела выражение его лица? – задыхается Джон, опуская голову на руль.
– Это классика!
– Как в кино! – Он улыбается мне, ликуя, его голубые глаза горят.
– Совсем как в кино, – соглашаюсь я, откидывая голову на сиденье и глядя на луну такими широкими глазами, что становится больно.
