– Да. Конечно.
Он бросает скребок для льда в свою машину, берет рюкзак и подбегает ко мне. Забираясь, он говорит:
– Спасибо, Лара Джин.
Он греет руки на решетке кондиционера.
Мы выезжаем из нашего района. Я еду осторожно, потому что за ночь все дороги заледенели.
– Ты стала водить гораздо лучше, – замечает Джош.
– Спасибо.
Я тренировалась, одна и с Питером. Иногда я все еще волнуюсь, но каждый раз, садясь за руль, я нервничаю чуть меньше, потому что теперь я знаю, что справлюсь. Ты понимаешь, на что способен, только когда продолжаешь это делать.
До школы остается несколько минут, и Джош спрашивает:
– Когда мы снова будем разговаривать? Скажи, чтобы я примерно себе представлял.
– Мы прямо сейчас разговариваем, разве нет?
– Ты понимаешь, о чем я. То, что случилось между мной и Марго, касается только нас. Разве мы с тобой не можем быть друзьями, как раньше?
– Джош, конечно же, мы с тобой всегда будем друзьями. Но вы с Марго расстались меньше месяца назад.
– Нет, мы расстались в августе. Но три недели назад она решила, что хочет снова быть вместе, а я отказался.
Я вздыхаю.
– Почему ты вообще отказался? Дело только в расстоянии?
Джош тоже вздыхает.
– Отношения – это тяжелый труд. Вот увидишь. Когда вы с Кавински будете встречаться дольше, ты поймешь, о чем я.
– Господи, ты такой всезнайка! Самый большой всезнайка, которого я встречала, не считая моей сестры.
– Которой из них?
Я чувствую, как во мне зарождается смешок, который я подавляю.
– Обе. Они обе всезнайки.
– И еще кое-что… – он колеблется, но потом продолжает: – Я ошибался насчет Кавински. Судя по тому, как он высказался из-за видео, я должен признать, что он хороший парень.
– Спасибо, Джоши. Он правда чудесный.
Джош кивает, и между нами воцаряется уютная тишина. Я благодарю судьбу за вчерашнюю непогоду и радуюсь, что его лобовое стекло утром заледенело.
16
На следующий день после школы я сижу на скамейке у входа и жду Питера, когда Женевьева выходит из двойных дверей, разговаривая по телефону.
– Если ты ей не скажешь, я сама скажу! Клянусь тебе!
Мое сердце замирает. С кем она разговаривает? Не с Питером?
Вслед за ней появляются ее подружки, Эмили и Джудит, и Джен быстро вешает трубку.
– Где вас, куриц, носило? – спрашивает она резко.
Те переглядываются.
– Джен, расслабься, – говорит Эмили, и я вижу, что она на грани, бесится, но осторожничает, чтобы не разгневать подругу еще больше. – У нас остается вагон времени на шопинг.
Тут Женевьева замечает меня, и ее недовольное выражение исчезает. Помахав, она восклицает:
– Привет, Лара Джин! Ты ждешь Кавински?
Я киваю и дую на пальцы, чтобы не стоять столбом. К тому же становится холодно.
– Он постоянно опаздывает. Передай ему, что я сегодня попозже ему позвоню, ладно?
Я снова киваю, не подумав, и девчонки уходят, взявшись под руки.
Зачем я кивнула? Что со мной не так? Почему я никогда не могу придумать хороший ответ? Я все еще ругаю себя, когда появляется Питер. Он усаживается на скамейку рядом со мной и одной рукой обнимает меня за плечи. Затем он взъерошивает мне волосы: обычно он таким же образом приветствует Китти.
– Как дела, Кави?
– Спасибо, что заставил меня ждать на улице в такой холод, – говорю я, прижимая замерзшие пальцы к его шее.
Питер вскрикивает и отпрыгивает от меня.
– Могла бы подождать внутри.
Тут он прав. К тому же я злюсь не из-за этого.
– Джен просила передать, что позвонит тебе сегодня попозже.
Питер закатывает глаза.
– Она любит мутить воду. Не обращай на нее внимания, Кави. Джен просто ревнует.
Вставая, он протягивает мне руку, которую я неохотно принимаю.
– Позволь мне угостить тебя горячим шоколадом, чтобы согреть твое бедное замерзшее тело.
– Посмотрим, – отвечаю я.
В машине Питер то и дело на меня поглядывает, проверяя, до сих пор ли я злюсь. Я решаю не дуться слишком долго, потому что это забирает слишком много энергии. Я позволяю ему купить мне горячий шоколад и даже делюсь с ним, но предупреждаю, что на мои маршмеллоу он может не рассчитывать.
Тем вечером телефон вибрирует на прикроватном столике, и я заранее знаю, что это Питер: хочет убедиться, что все хорошо. Я снимаю наушники и отвечаю.
– Привет.
– Что делаешь? – Он говорит тихо, наверное, уже лежит.
– Домашнее задание. А ты что?
– Я ложусь спать. Решил пожелать тебе спокойной ночи. – Парень делает паузу. – Слушай, а почему ты ни разу не звонила мне, чтобы пожелать спокойной ночи?
– Не знаю. Я об этом не думала. Ты хочешь, чтобы я звонила?
– Ну, ты не обязана. Мне просто интересно, почему не звонила.
– Я думала, тебе не нравятся все эти глупости с «последним звонком». Помнишь? Ты внес это в контракт. Ты говорил, что Женевьева настаивала, чтобы она была последней, с кем ты разговариваешь каждый вечер, и тебе это надоедало.
– Давай не будем о ней говорить, – стонет Питер. – И вообще, почему у тебя такая хорошая память? Ты все помнишь.
– Это мой дар и проклятие. – Я подчеркиваю абзац и пытаюсь удержать телефон плечом, но он постоянно выскальзывает. – Ну, так что? Ты хочешь, чтобы я звонила тебе каждый вечер или нет?
– Ой, да забудь.
– Ой, ладно, – говорю я и чувствую, как он улыбается в трубку.
– Пока.
– Пока.
– Погоди, принесешь мне завтра тот крутой корейский йогурт на обед?
– Скажи «пожалуйста».
– Пожалуйста.
– Скажи «умоляю»!
– Пока.
– Пока-а-а-а.
Я трачу еще два часа, чтобы закончить домашнее задание, но когда той ночью я засыпаю, я засыпаю с улыбкой.
17
Мне кажется, у папы свидание. Сегодня он сказал, что у него кое-какие планы, побрился и надел приличную рубашку вместо одного из старых свитеров. Он очень торопился, поэтому я не спросила, с кем он встречается. Наверное, с кем-то из больницы. У папы не очень широкий круг общения. Он застенчивый. С кем бы он ни встречался, это чудесная новость.
