– Прежде чем мы закончим нашу церемонию, будет произнесено еще несколько очень коротких прощальных речей. И прежде всего я хочу предоставить слово нашему второму ученику Такеру Бомону. – По залу прокатилась волна не слишком громких аплодисментов. Такер с красным от волнения лицом взошел на подиум.
Я почувствовала прилив гордости. Мистер Клеклый картофельный салат, решившийся забраться в дом МакКоя, ввязался в драку у Финнегана и помог спасти Майлза. Он был готов простить меня за все мои прошлые и будущие прегрешения. Не знаю, заслужила ли я такого друга, но я была рада тому, что он у меня есть.
Такер какое-то время сражался с микрофоном и разглаживал свою помятую речь, а затем прочистил горло и оглядел всех присутствующих.
– Думаю, начну с одного общего мнения, – сказал он. – Мы сделали это! – И аудитория взорвалась радостными криками, криками победы.
Такер улыбнулся:
– О'кей, теперь, когда я это сказал, считаю, не будет преувеличением заявить, что это был самый безумный год в школе для каждого из нас. – Он посмотрел на Майлза, который по своему обыкновению дернул бровью. – Даже если вас не было здесь в каждый конкретный момент, вы прекрасно знали о том, что здесь происходит. Были частью этого. Вы пережили это и выжили. А если вы можете пережить питонов, сходящих с потолка, значит, вы можете пережить практически все.
Смех. Такер поправил очки и глубоко вдохнул:
– Взрослые говорят, что тинейджеры считают себя бессмертными, и я согласен с этим утверждением. Но, думаю, существует разница между полаганием себя бессмертными и знанием того, что можешь выжить. Мысли о бессмертии приводят к заносчивости, мнению о том, что ты заслуживаешь большего. Выживание подразумевает наихудшие для тебя обстоятельства, но несмотря на них ты живешь дальше и делаешь свое дело. Оно подразумевает приложение всех своих сил к достижению того, что желаешь больше всего, даже если это все кажется недосягаемым, даже если это все работает против тебя.
А потом, когда ты все пережил, ты идешь дальше. И у тебя впереди вся жизнь.
Такер опять сделал глубокий вдох и облокотился о подиум, оглядывая аудиторию. И улыбнулся:
– Мы выжили. Так что давайте теперь жить.
Зал снова взорвался аплодисментами, и Такер с трудом прятал улыбку, пробираясь к своему месту, потряхивая серебряной кисточкой второго ученика на конфедератке. Я тоже не могла не улыбаться. Мы выжили. Как можно лучше сказать о людях, которые выбрались из этого места целыми и невредимыми?
Мистер Гантри подождал, пока стихнут аплодисменты и возгласы одобрения, затем сказал:
– Леди и джентльмены, наш первый ученик Майлз Рихтер.
Неожиданная тишина в аудитории показалась еще более резкой из-за предшествующего ей оглушительного шума. Никто не хлопал, и я не могла понять, почему – благодаря испугу, злобе или удивлению.
Майлз стоял и зыркал по сторонам почти так же, как Такер, но, делая это, совершенно не дергался. Его пальцы постукивали по деревянной трибуне. Тук, тук, тук, тук. Мистер Гантри громко прочистил горло, но Майлз молчал.
А потом он посмотрел туда, где в дверях стояла я. И улыбнулся.
– Я знаю, что большинству из вас не понравится то, что я скажу, – начал он. – А оставшейся части понравится. И я знаю также, что поэтому все вы станете слушать меня внимательно. Что и требовалось доказать.
– Джемс Болдвин сказал: «Самым опасным членом нашего общества является человек, которому нечего терять». – Майлз вздохнул и снял с головы конфедератку. Он какое-то мгновение смотрел на нее, а затем бросил на край сцены. У стоящего за ним мистера Гантри лицо покрылось багровыми пятнами. – Я всегда считал эти штуки смешными, – буркнул Майлз в микрофон. Из толпы послышалось несколько неуверенных смешков, словно народ не понимал, шутка это или нет. Майлз продолжил: – Долгое время мне было совершенно нечего терять. Я был этим опасным существом. Знаю, большинство из вас считают меня засранцем, – он снова посмотрел на меня, – и вы правы, таков я и есть. Я не тот тип засранца, что крушит машины или убивает домашних зверушек, но я заносчивый, претенциозный засранец. Я считаю себя лучше вас всех, потому что я умней. Я умнее, и я решился совершить то, что давно намеревался сделать.
Я не знала, какие руководящие указания Майлз получил по поводу своей речи, но если тени, скользящие по лицу мистера Гантри могли о чем-то сказать, то он беззастенчиво эти указания игнорировал.
– Раньше я действительно так думал, – продолжил он. – И сейчас отчасти продолжаю так считать. Я учусь… нет, не меняться, потому что, положа руку на сердце, я себе нравлюсь. Не мои поступки, а то, какой я. Я учусь… сдерживать себя? Перекомпоновываться? Контролировать свои разочарования? Как ни назови, но это работает. Я больше не чувствую себя опасным. У меня больше нет мотиваций проделывать то, что я проделывал здесь. Если я с кем-то поступал нехорошо – прошу у этого человека прощения. Прошу прощения за то, что делал и по какой причине. Meine Mutter, – я представила, как Клифф корчится на своем месте, – всегда учила меня, что извиняться – значит быть вежливым.
Я представила сияющую улыбку на лице Джун.
– Я хочу сказать еще несколько вещей. Первую – нашему чудесному второму ученику. – Он повернулся и обратился к Такеру: – Говоря все это, я не имел в виду тебя. Ты был моим лучшим другом, а я не понял этого. Ты заслуживал лучшего.
Вторую – Клубу поддержки спортивных объектов средней школы Ист-Шоал. Думаю, если бы не вы, я бы уже давно свел счеты с жизнью.
Наверно, только мы понимали, насколько серьезно он это говорил.
– Третью – всем вам. Когда-то я боялся вас. Это правда. Мне было дело до того, что вы думаете, и до того, что можете попытаться причинить мне боль. Но теперь это прошло. Посмотрим, как долго вы продержитесь в драке со мной. А еще, как вам такое? Я люблю Александру Риджмонт, и мне плевать на ваше мнение по этому поводу.
Он снова посмотрел на меня. И мир под моими ногами стал твердым.
– Кажется, я хотел сказать что-то еще, но запамятовал… – Его пальцы опять застучали по подиуму. Он пожал плечами и стал пробираться к своему месту… а затем вдруг всплеснул руками с возгласом «Ах, да!», развернулся и сунул микрофон себе в лицо как раз вовремя, чтобы крикнуть: Fickt euch!
Откуда-то из середины моря выпускников в воздух взметнулись руки Джетты, и она триумфально завопила:
– Mein Chef!
Не могу сказать, почему все остальные тоже начали приветствовать Майлза – может, из-за понимания того, что его слова были очень вульгарны? – но от их криков трясся пол.
Мистер Гантри встал, наверное, для того, чтобы стащить Майлза со сцены, но в последнюю секунду Майлз ускользнул и быстро прошел по проходу. Мои санитары вывели меня в коридор. Я услышала, что дверь в зал снова распахнулась, но мы были на улице, на ломком ночном воздухе, и тут нас увидел Майлз.
