Во время обществоведения он «случайно» наступил на мой шнурок, и я чуть было не ткнулась носом в пол. Зато когда учитель пустил по рядам наше первое домашнее задание, Майлзу достался «случайно» порванный мной пополам листок.
На уроке химии миссис Дальтон рассадила нас по алфавиту и раздала тетради для лабораторных работ, которые с виду походили на самые обычные, но внутри них была бумага в клеточку, отчего мне захотелось наложить на себя руки. Тетрадь шлепнулась на мой стол с громким БУХ.
Выводя свое имя на обложке, я не сводила взгляда со спины Майлза. Потому надпись получилась корявой и кособокой, но вполне читаемой. Вот и хорошо.
– Думаю, мы начнем урок с того, что немного познакомимся друг с другом во время небольшой лабораторной работы, – с ленивым воодушевлением произнесла миссис Дальтон и, вернувшись к своему столу, открыла бутылку с диетической кока-колой, после чего одним глотком высосала половину ее содержимого. – Ничего сложного, разумеется. Для начала я разобью вас на пары.
Я заподозрила, что неумолимая карма наконец добралась до меня и накажет в десятикратном размере за то, что я спустила в унитаз все черные пешки моей сестренки Чарли и заявила ей, что Санты не существует.
Вытаскивая бумажные полоски с именами из большой мензурки, миссис Дальтон составляла пары, и я наблюдала за тем, как парты постепенно пустели, а ученики перемещались по двое к лабораторным столам.
– Александра Риджмонт, – прочитала миссис Дальтон.
Карма приготовилась к прыжку.
– И Майлз Рихтер.
Точное попадание. Как результат – небольшая контузия. Могут возникнуть трудности с ходьбой и зрением. Противопоказаны физическая нагрузка и работа с тяжелыми механизмами.
Я подскочила к лабораторному столу прежде, чем Майлз успел приподнять задницу со стула. Листок с заданием уже лежал на столе. Я обвела взглядом ребят, сидевших с противоположной стороны, – они казались совершенно безобидными, самые опасные вещи – скажем, шкафчики над моей головой или сток в раковине – всегда кажутся безобидными.
– Ну, давай поскорее покончим с этим, – сказала я подошедшему Майлзу. Он ничего не ответил, просто достал ручку из-за уха и открыл тетрадь. Я чуть шире расставила ноги, потому что мне показалось, будто пол наклонился влево.
Я ждала, когда Майлз допишет свое имя на тетради.
– Готово? – не выдержала я.
– Можешь начать первой. – Он поправил очки. Мне хотелось сорвать их с него и стереть в порошок.
Вместо этого я взяла листок.
– Первый вопрос: «Как ваше полное имя?»
– Вау. Идиотизм какой-то. – Это были первые разумные слова, произнесенные им за день. – Майлз Джеймс Рихтер.
Я вписала его ответ в анкету, а рядом поставила свой. «Александра Виктория Риджмонт».
– У нас у обоих неподходящие вторые имена. – И он опять изобразил волшебный изгиб брови.
– Дальше, – сказал Майлз.
– Дата рождения?
– Двадцать девятое мая тысяча девятьсот девяносто третьего года.
– Пятнадцатое апреля того же года, – сказала я. – Братья, сестры?
– Нет.
Ничего удивительного, что он такой избалованный. Единственный ребенок в семье. Наследник богатеньких родителей.
– У меня есть сестра Чарли. Домашние животные имеются?
– Собака. – Отвечая на вопрос, Майлз сморщил нос, и это не удивило меня, поскольку он сам представлялся мне огромным домашним котом. Много спит. Вид вечно скучающий. Любит поиграть с едой, прежде чем съест ее.
Я смотрела, как по краю раковины ползет божья коровка. У меня не было сомнений, что она не настоящая – ее крапинки были в форме звездочек. Фотоаппарат остался в рюкзаке.
– Никого. У папы аллергия.
Майлз забрал у меня листок и просмотрел его.
– Могли бы придумать вопросы поинтереснее. Любимый цвет? Что это говорит о человеке? Чьим-то любимым цветом может быть зеленовато-желтый, и что с того?
Затем, не дожидаясь моего ответа, он написал под вопросом о цвете «зеленовато-желтый» и слегка оживился – впервые за день. Слушая, как он возмущается анкетой, я странным образом расслабилась. Если он способен сердиться по столь идиотским поводам, значит, он не Голубоглазый.
– Тогда ты обожаешь сиреневый, – заполнила я пустую строчку в его анкете.
– И опять. Любимое блюдо? А это о чем?
– Согласна. Что ты любишь? Маринованные лягушачьи сердечки? – Я приложила ручку к нижней губе и немного подумала. – Да, ты их обожаешь.
Мы продолжили. Мне не было дела до испуганных взглядов одноклассников, слышавших нашу перепалку. Когда мы добрались до раздражающих нас вещей, Майлз сказал:
– Ненавижу, когда коверкают слова. – А потом, помолчав немного, добавил: – И это правда.
– Не выношу, когда не знают истории, – сказала я. – Скажем, многие утверждают, что Колумб был первым мореплавателем, достигшим берегов Северной Америки, хотя он вообще там не высаживался. Это сделал Лейф Эриксон. И это тоже правда.
Мы ответили еще на какие-то вопросы, а когда подобрались к концу, с его голосом стало происходить что-то странное.
Он будто стал грубее. Говорил он теперь менее свободно. Некоторые звуки произносил немного иначе. Ребята по другую сторону стола уставились на него, словно это показалось им знаками приближения апокалипсиса.
Я добралась до последнего вопроса:
– Слава тебе, Господи, мы почти закончили. Какое у тебя самое яркое воспоминание детства?
– Animalia Annelida Hirudinea. – Майлз в досаде покусывал кончик карандаша, будто сожалея, что эти слова сорвались с его губ. Смотрел он не на меня, а на два серебряных аркообразных крана над большой раковиной.
Эти слова. Пластырь на ноге… Непонятная мне боль. «Ю-ху». Запах рыбы. По телу пробежала дрожь. Она словно пригвоздила меня к полу. Я уставилась на Майлза. Торчащие во все стороны волосы цвета мокрого песка. Очки в металлической оправе. Золотистые веснушки на носу и скулах. Голубые глаза.
Кончай пялиться на него, идиотка! Он решит, что ты такая же, как он, или нечто в этом роде!
Майлз мне не нравился. Его даже нельзя было назвать симпатичным. Или можно? Взгляну на него еще один раз? Нет, черт побери! Провались все пропадом.
Я что-то накарябала в тетради, стараясь не обращать внимания на готовое выпрыгнуть из груди сердце. Записать, что он сказал? Почему он заговорил на латыни? Голубоглазого не существует в реальности. Никто не помогал мне освободить лобстеров. Его слова мне послышались. Все это игра моего воображения. Мозг снова шутит надо мной. Опять все сначала.
Я тихонько кашлянула и потянула себя за прядь волос:
– Ну, напиши за меня «Ю-ху».
