Мы вместе сошли с холма и встали по другую сторону моста в густой тени деревьев, так что нас совершенно не было видно.
– Все, что ты должен делать, так это вопить во всю мощь своих легких.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Словно на тебя напали.
Майлз набрал в грудь побольше воздуха и завопил. Клифф и остальные подпрыгнули, но с места не сдвинулись. Голос Майлза стих.
– Да ладно тебе, Рихтер, мы же понимаем, что ты пытаешься…
Тогда я завизжала. Это был пронзающий уши, напоминающий звуки цепной пилы визг кровавого убийцы. Клифф, пытаясь убежать, споткнулся, упал и снова с трудом поднялся на ноги. Райя захрипела. Двое остальных рванули к машине, за ними Клифф и Райя, и скоро их след простыл. Мы с Майлзом какое-то время молча стояли и ждали. Холод щипал мои щеки.
– Ты часто такое проделываешь? – наконец спросил Майлз.
– Нет. Только сегодня.
Он не отрывал от меня взгляда.
– Что такое? – спросила я.
– Почему ты здесь?
– Я же тебе сказала – я ведьма.
– Как ты стала ведьмой?
Я вздохнула и стала размахивать руками взад-вперед, гадая, сказать ему или нет. У Майлза снова был такой взгляд, словно он понимал, что происходит у меня в голове.
Вокруг нас на тысячи голосов шуршал листьями ветер.
– Листья шелестят, – сказал Майлз, глядя на лес.
Я снова вздохнула. Ветер донес до меня пряный аромат и запах мятного мыла.
– Какое-то время назад у меня выдалась плохая неделя, – наконец сказала я. – Я тогда училась в Хилл-парке. Выскочила из дома ночью, потому что, видишь ли, решила, что меня хотят похитить коммунисты. И прибежала сюда, визжа во все горло. И, по-видимости, до смерти напугала каких-то наркоманов. На следующее утро родители обнаружили меня спящей под мостом. И сгорели от стыда.
– Потому что ты спала под мостом? Я бы не стал употреблять выражение «сгорели от стыда».
– Я была голая.
– Эм.
– И еще они очень рассердились. По крайней мере, мама. А папа обеспокоился.
– С тобой все было в порядке? Наркоманы тебя не тронули?
– Нет, они обделались со страху.
– Наверно, это было не так уж давно. Как история могла так быстро разлететься по округе?
Я пожала плечами:
– Понятия не имею. Люди, когда напуганы, становятся очень общительными. А о хороших вещах они почему-то не разговаривают.
Ветер зашелестел листьями над нашими головами. Мне ужасно хотелось расспросить Майлза о его маме, но я понимала, что время сейчас для этого неподходящее. Я села посреди дороги, усыпанной гравием, и похлопала рядом с собой:
– Машины редко здесь проезжают.
Майлз сел. Согнул свои длинные ноги и положил руки на колени, натянув куртку на уши. Ветер ворошил его волосы. Я зажала руки между колен, чтобы ненароком не пригладить его шевелюру.
– Я не видела тебя сегодня у Финнегана, – сказала я.
– Работы не было. После школы сразу пошел домой.
Работы не было. Можно подумать, ему хотелось работать.
– Я не понимаю тебя. – И говоря это, уже понимала.
Майлз облокотился о свои руки:
– О'кей.
– О'кей?
Он пожал плечами:
– Я тоже тебя не понимаю, так что у нас ничья. Но я не понимаю большинство людей.
– Странно.
– Почему?
– Людей, кроме тебя, понять не трудно. А ты невероятно умный. Мне казалось, ты дергаешь всех за веревочки, как марионеток.
Он фыркнул:
– Марионетки, веревочки… Никогда прежде не слышал подобной характеристики своей личности.
– Я хочу знать, что ты делаешь, когда не в школе, не на работе, не занимаешься какими-то общественными делами. Где ты хотя бы живешь?
– Почему это имеет для тебя какое-то значение?
Я снова вздохнула. Из-за него я то и дело вздыхала.
– Ты для меня загадка. Слоняешься то там, то здесь, выполняя чьи-то поручения за деньги, и все боятся заглянуть тебе в глаза, и я уверена, что ты член мафии. Ты не кажешься мне человеком, которому есть где жить. Ты просто есть. Ты существуешь. Ты там, где ты сейчас, и у тебя нет дома.
Лунный свет отразился от стекол его очков и зажег глаза Майлза.
– Я живу через пару улиц отсюда, – сказал он. – В микрорайоне Лейквью-Трейл.
Лейквью-Трейл был один из микрорайонов, что называется пятьдесят на пятьдесят. Половина застроена новыми домами, как в Даунинг-Хейтс, а другая – ветхими лачугами на краю убогих тротуаров, как мой собственный дом. У меня было ясное ощущение того, в какой из этих двух частей живет Майлз.
– Я мало бываю дома, а когда все же там появлюсь, то пытаюсь спать.
– Но не спишь. – Он всегда выглядел усталым. Всегда спал на первом уроке. Всегда засыпал, ужиная у Финнегана.
Майлз кивнул.
– Большую часть времени я размышляю о самых разных вещах. Записываю свои мысли и наблюдения. Ты это хотела знать обо мне?
– Наверное. – Я заметила, что мы довольно долго смотрим друг на друга, и отвела взгляд, но Майлз не сделал этого. – Пялиться на людей невежливо.
– Правда? – спросил он серьезно. – Говори мне, когда я делаю что-то неприличное. Иногда я этого не осознаю.
– Что с тобой происходит в последнее время? Почему ты такой милый?
– А я и не заметил. – Лицо у него было непроницаемым. Лишь бровь яростно взметнулась вверх.
Я больше не могла выносить этого. Мне было необходимо спросить.
– Значит, ты не думаешь, что это отвратительно? Моя шизофрения?
– Это было бы идиотизмом с моей стороны.
Я рассмеялась. Опустилась спиной на гравий и захохотала, мой голос, минуя деревья, уносился в небо. Ответ Майлза заставил меня почувствовать себя свободной. Именно за этим я приходила к мосту Красной ведьмы, но помощи от Майлза не ожидала.
Каким-то непостижимым образом казалось, что он принадлежит к этому месту. Принадлежит к миру фениксов и ведьм, где вещи слишком фантастичны, чтобы быть реальными.
Майлз повернулся и посмотрел на меня. Я смутилась.
И отодвинулась от него. Он продолжал сверлить меня взглядом. Я поняла, что хочу поцеловать его.
Сама не знаю почему. Может, потому, что Майлз смотрел на меня так, будто я была единственным существом на свете, за которым ему хотелось наблюдать.
И как теперь быть? Спросить его, можно ли мне сделать это? А может, пусть поцелуй будет быстрым и неожиданным? Он был легкой добычей – покладистый, сонный.
