— Это, Андрей Алексеевич, ничего. Это я просто мечтал.
Мне безумно хочется завоевать вашу дочь, а как я это сделаю? Я всего лишь
аспирант…
Покровский немедленно оттаял и похлопал Лесникова по плечу:
— Ничего-ничего, ты парень талантливый, у тебя еще все
впереди.
— Андрей Алексеич! — позвал из кухни
Генрих. — Можно тебя на минутку?
— Извините, — бросил Покровский и отправился на
зов.
Генрих стоял возле мойки и протирал стаканы.
— Андрей Алексеич, тебе ничего не надо? Я бы пораньше
лег спать — столько впечатлений, голова кругом.
— Конечно, ложись. В чем проблема?
— Ну… Может, вам с Натальей чего нужно приготовить на
вечер? Поесть, попить?
— Нам хватит друг друга, — заверил его Покровский.
— У тебя любовь, я пошл тогда, — вздохнул
проницательный Генрих.
И Наталья вдогонку сказала:
— Это сразу видно. Только намучаешься ты с ней.
Дамочка она резвая и норовистая, почище иной кобылки. Может,
стоит ее коньячком расслабить? Я уже обратил внимание: маленькая рюмочка
коньячка на голодный желудок действует на людей умиротворяюще.
— Ну нет, Генрих, — покачал головой
Покровский. — Возможно, мне сегодня придется действовать в два раза
решительнее, но напиться я ей не дам. Ты плохо представляешь себе, в какого
монстра она превращается пьяная. Сначала ее будет тошнить, а потом она примется
исполнять песни из кинофильмов.
— Мы поедем, папа! — крикнула из холла
Марина. — Иди нас проводи!
Покровский пошел их провожать и, заперев за парочкой дверь,
прямым ходом направился к музыкальному центру.
— Включу романтическую мелодию! — сообщил он
Наташе, которая стояла посреди комнаты, сложив руки на груди. — Мы с вами
даже можем потанцевать. Погасим свет и крепко обнимемся.
И когда вы совсем расчувствуетесь, я вас поцелую.
— Вот уж дудки! — заявила она мстительным тоном.
— Что значит — дудки?
— Помните, я умоляла вас меня поцеловать, а вы
отказались?
— Отказался?
— Категорически отказались.
— Я был не в себе.
— И я вас предупредила: чтобы вы больше никогда не
смели поднимать этот вопрос! Я останусь верна своему слову.
— Бесповоротно? — уточнил Покровский.
— Да. Тем более что вы испытываете по отношению ко мне
благодарность. А если у мужчины к женщине возникает благодарность, больше
никакому другому чувству между ними уже не бывать.
— Но вы сами говорили о бурном море! О том, когда плот
несет невесть куда…
— Забудьте про плот, — отрезала Наташа, с
удовольствием предвкушая, как весь вечер и всю ночь Покровский будет добиваться
поцелуя.
— Забыть? — переспросил он. — Как это жестоко
с вашей стороны.
После чего он повернулся в сторону кухни и крикнул:
— Генрих! А не выпить ли нам по рюмочке коньячка на
голодный желудок?
