В каждой группе было по 14 слушателей, приехавших с разных концов Союза. Проживали в общежитии по четыре человека в комнате. В нашей комнате, кроме меня, были ребята из Самары, Эстонии, и Казахстана.
Утро начиналось с получасовой пробежки и зарядки. Затем туалет и завтрак. Занятия строились по схеме, отработанной многолетней практикой. Сперва установочные лекции по спецдисциплинам, на которых преподаватели знакомили нас со свежими материалами из практики контрразведки.
После обеденного перерыва занятия продолжались до 18 часов. С 18 до 20 часов самоподготовка. Затем ужин и личное время. Отбой в 23 часа.
Учебников по спецдисциплинам было много. Но еще интереснее было читать первоисточники: это были настоящие материалы по наиболее громким делам, известным и неизвестным широкой публике. Времени, отведенного на самоподготовку, катастрофически не хватало. Поэтому после ужина возвращались в класс и засиживались до отбоя. Секретчик просто отбирал у нас документы, запирал их в железный шкаф и выгонял всех из класса. Признаюсь, что после Минской школы я охладел к детективам, потому что реальные операции во много раз оказались интереснее писательских выдумок.
Лучше иметь красную рожу и синий диплом, нежели синюю рожу и красный диплом
В справедливости этого студенческого афоризма убедился на практике. В нашей группе был парень, окончивший школу с золотой медалью и вуз с красным дипломом. Обладая феноменальной памятью, на семинарских занятиях он слово в слово цитировал выдержки из учебников. Но стоило преподавателю задать каверзный вопрос, начинал плавать. Мы, хронические троечники в прошлой жизни, напрягая извилины и используя житейский опыт, выкручивались. Иногда даже поражали преподавателя оригинальными вариантами решения задач и получали пятерки. Оказалось, что в оперативном работнике выше всего ценится именно способность думать. Через полгода, адаптировавшись к учебе, даже выкраивали время сбегать на танцульки в ОДО. При упоминании окружного дома офицеров у каждого выпускника Минской школы непременно мелькнет улыбка, он вспомнит солдатский духовой оркестр на сцене, наяривающий «твист» и «шейк», красивых барышень у входа, хватающих офицеров за руки:
— Товарищ лейтенант, проведите, пожалуйста, на танцы!
И без пятнадцати одиннадцать торопливое прощание с девушкой и стремительный марш-бросок в расположение, чтобы успеть на вечернюю поверку.
Бывшие отличники получали тройки и имели бледно-синюшные лица. Ходили байки, что на предыдущем потоке у одного «отличника» от перегруза поехала крыша: заметили, что каждое утро он надраивает щеткой сапоги Феликсу Эдмундовичу, чей огромный портрет висел в вестибюле. Над шутником сперва посмеивались. Спохватились, когда он начал пускать пену и кусаться. Короче, повязали и отправили домой.
Случилось так, что в начале учебы один из наших слушателей, будучи в городе, на пять минут опоздал на вечернюю поверку. Ему устроили разнос по служебной и партийной линии. Один ретивый коммунист даже предложил исключить его из партии. Это было уж слишком. Мы заступились за своего товарища:
— Ребята, проблема не стоит выеденного яйца. Посмотрим, что еще будет к концу учебы! Предлагаем ограничиться «постановкой ему на вид».
Парню все же влепили выговор.
Через полгода «ретивый коммунист» не вернулся ночевать. Мы с Валерой не доложили по команде, надеясь, что к утру он объявится. Парнишка был холостой, возможно, завлекла в свои сети какая-нибудь красотка. Однако он отсутствовал и на утренней поверке. Мы еще на что-то надеялись. Прошла двухчасовая лекция в актовом зале. Его все нет. На семинарских занятиях преподаватель, наконец, обратил внимание на его отсутствие. Начался разбор. Переговорили с ребятами, с которыми вечером он был в ресторане, и выяснили, что он ушел провожать официантку Танечку. Позвонили в ресторан. Оказалось, у них работают четыре Тани. Попросили домашний адрес той, которая сегодня не вышла на работу. Ребята съездили к ней на квартиру и обнаружили нашего героя в нежных девичьих объятиях. Возмущению ребят не было предела: так бесстыдно подставить группу! Потом все же сделали скидку на то, что он в эту ночь лишился невинности, и ограничились выговором по партийной линии. Однако он подводил еще не раз.
Я окончил Высшие курсы с одной четверкой по советскому уголовному праву, однако попал в список отличников. Большинство зачетов заработал «автоматом» за активность на семинарских и практических занятиях. И что интересно, получил пятерку за ненаписанный реферат по научному коммунизму. Когда я поделился мыслями о том, в каком ключе собираюсь раскрыть содержание темы, преподаватель схватился за голову и попросил этого не делать.
На выпускных трехсуточных учениях я оказался в редколлегии стенной газеты, которая освещала действия участников. По плану учений в Минск приезжал иностранный дипломат-разведчик (эту роль прекрасно сыграл сотрудник центрального аппарата КГБ Белоруссии, владевший несколькими языками), которого наши ребята «пасли». Кроме того, слушателям приходилось писать запросы и спецпроверки, составлять заявки на проведение оперативно-технических мероприятий и наружного наблюдения, читать их отчеты и на их основе готовить аналитические справки. Все происходило, как в реальной боевой обстановке. Мы, члены редколлегии, были посвящены в планы учений на два хода вперед и успевали выпустить свежие материалы точно к тому моменту, когда усталые слушатели после обсуждения очередной задачи и принятия решения выходили покурить. Они поражались оперативным фотосъемкам с мест: узнавая свои перекошенные физиономии, кто-то хохотал, кто-то краснел. Газета на оберточной бумаге каждые два часа прибавлялась в размерах на несколько метров. Когда все четыре стены огромного фойе были заняты, стала закручиваться в спираль на выносных стендах. Общая длина стенгазеты составила 147 метров! Его показали самому Председателю КГБ Белоруссии. Председатель смеялся до слез! Именно после этого наш генерал, начальник Высших курсов, своим приказом зачислил меня в категорию отличников.
Город Минск
Минск 1979 года — чистый, ухоженный город. Много театров и музеев. Девушки красивы, парни приветливы и добродушны. Обеспеченность продуктами питания и товарами — получше, чем в Москве. Отношение жителей Минска к людям в военной форме было каким-то особенно трепетным. Бабульки в магазинах любезно старались пропустить нас без очереди. Ежемесячно я отправлял дочуркам посылки с конфетами, жевательной резинкой и прочими подарками. Минские ребята рассказывали, что этому изобилию они обязаны Первому секретарю ЦК КП Белоруссии, Герою Советского Союза Машерову, который, в отличие от других республиканских лидеров, сумел в свое время сказать «нет» Хрущеву и сохранить поголовье скота. Мне довелось дважды его видеть близко: на демонстрации 7 ноября 1979 года, когда мы стояли в оцеплении правительственной трибуны, и на День Победы 1980-го, при возложении венков к монументу павшим в Великой Отечественной войне. По реакции людей было видно, что его искренне уважают и любят. Трагическая смерть Машерова потрясла всех.
Нынче мне совершенно не понятна реакция некоторых отморозков, выступающих против воссоединения России и Белоруссии. По этому поводу вспоминается мнение одного ветерана войны: «здесь вражество какое-то есть!»
