– Грустная история, – вздохнул Лев Абрамович.
– А представьте, если бы дочь была адекватным человеком? Или пусть такой же дурой, но над медиками не довлела бы угроза административных штрафов и судебного преследования? Бабка мирно кушала бы свои таблетки дома и сэкономила бы государству кучу денег, которые могли бы быть направлены на лечение действительно больных людей.
– Вы же говорите, что дочка не давала ей лекарства.
– Простите, но разве это повод держать человека в больнице? Все же стационар – это место оказания квалифицированной медицинской помощи, а не волшебная страна, где исполняются все твои желания. У нас уже привыкли: пьяный – в больницу, бомж на газоне мерзнет – в больницу, мамашу парализованную не с кем оставить – в больницу и так далее. А на самом деле все просто. Если фельдшер «Скорой» застает бабку в плачевном состоянии, он может даже полицию вызвать. Человек в опасности! Правда, полиция, скорее всего, в ту же больничку бабушку и отвезет, но родственникам нервы потреплют, все плюс.
– От ваших рассказов создается впечатление, будто врачи и пациенты – непримиримые враги, – буркнул Дворкин, не решив еще, согласен он с Максом или нет.
– Увы, так оно и стало в последнее время. Тема зарплат медиков уже в зубах навязла, но все же позволю себе ее коснуться. Доктор получает как за неквалифицированный труд, а население ждет от него высокого врачебного искусства. И вот в этот провал, по-научному говоря, хиатус, падает вся оптимизация медицины. Консультация специалиста, во время которой он принимает ответственное решение, находит единственный способ спасти человеку жизнь, стоит двадцать три рубля. Таким образом, за две консультации доктор может купить себе жетон в метро и еще рублик у него останется на всякие прихоти. Но больному безразлично это обстоятельство, он-то ждет помощи не на двадцать три рубля, а на всю катушку. И помощь эта оказывается, но сами понимаете, при ограниченности ресурсов все равно на чем-то сэкономишь. Не на профессионализме, так на человеческом участии.
– Фрида у меня не такая!
– Я рад за вашу внучку, но разве вы считаете справедливым, что она живет в общежитии? Или, может быть, вы думаете, раз Фрида у вас работает безупречно, то и жалоб на нее никогда не будет? Увы, нет. Всегда найдется какой-нибудь кверулянт, а нет, так коллеги подставят.
– Соглашусь, хотя сильно надеюсь, что вы не правы, – вздохнул Лев Абрамович, – взять хоть нашу нынешнюю ситуацию. Сколько жизней уже спасла моя внучка? Не один десяток и не два, а гораздо больше. И таки у нее есть деньги на хорошего адвоката, чтобы спасти мужа? Чтобы да, так нет!
– Я вам даже больше скажу. Если бы она спасла не абстрактных людей, а лучшего адвоката современности, он поблагодарил бы ее на словах, но за работу с Мстиславом брал бы деньги по общему тарифу.
Лев Абрамович хотел еще немножко посетовать на несправедливость жизни и осудить общественную установку, что раз жизнь человека бесценна, то и платить за ее спасение ничего не надо, но вдруг понял причину своего прескевю. Он даже не очень вежливым жестом попросил Макса замолчать, чтобы мысль снова от него не ускользнула.
Итак, дядя Миша обещал договориться о месте для него через Клавдию и довольно уверенным тоном сказал, что личная помощница Елены не откажет ему. Когда Лев Абрамович поинтересовался, с какой стати она будет слушать скомпрометированного бывшего охранника, Миша рассказал о чудесном спасении дочери. Хорошо, Михаил – человек прямой и простодушный, но решил, что Клавдия реально спасла его ребенка, тем более у него на руках есть бумажка, где черным по белому написано «аппендицит». Может, у него жена тихая, и он слабо разбирается в женских истериках. К тому же он беспокоился за дочку и не мог в тот момент здраво смотреть на вещи.
Человек он, видимо, скромный, может быть, даже робкий перед начальством, не умел заявить о себе, вот и не продвинулся по службе, поэтому люди, способные вступать в открытые конфликты и отстаивать свои права, вызывают у него восхищение. Это дело известное, недаром тихие и спокойные мужики часто женятся на стервах с шилом в одном месте.
Вполне реально, что Миша считает Клаву спасительницей и чувствует себя обязанным ей по гроб жизни. Но она-то ничего не должна ему! Вот если бы наоборот, личная помощница загремела в больницу, а Миша вздрючил всех врачей, тогда да, у него были бы основания полагать, что Клава поможет, но теперь – с какой стати?
Или он сделал для Клавы что-то очень важное, о чем не захотел говорить? Возможно, что-то для себя неприятное, а может, и незаконное, судя по тому, как внезапно замкнулся. Тогда странное поведение помощницы в больнице получает хоть какое-то разумное объяснение. Миша чем-то помог Клавдии, и она решила срочно отблагодарить его, вот и устроила шоу со спасением дитяти.
Лев Абрамович вздохнул. Все это, конечно, очень интересно, но вряд ли имеет отношение к убийству Владимира, поскольку происходило полгода назад.
Есть известная поговорка: «Если не хотите испортить впечатление, не предупреждайте, что в комнату сейчас войдет красивая женщина».
Наслышавшись из всех уст о чудесной красоте Елены Иваницкой, оценив по достоинству роскошное фото на суперобложке ее книги, Лев Абрамович приготовился к мощному разочарованию от личной встречи, но вышло с точностью до наоборот.
Вдова оказалась так прекрасна, что он почувствовал себя на тридцать лет моложе, и пришлось сделать волевое усилие, чтобы вспомнить, зачем он сюда пришел и восхищаться этой женщиной значит предавать собственную внучку.
Елена приняла его в городской квартире, где, кажется, занималась разбором вещей покойного мужа. Простые джинсы с футболкой, отсутствие макияжа и волосы, небрежно забранные в пучок на затылке, нисколько не умаляли ослепительной внешности женщины, так что Лев Абрамович не сразу разглядел девушку, все время бывшую рядом с Еленой. Их не представили, но Дворкин понял, что это и есть пресловутая Клавдия, личная помощница и спасительница детей.
Когда он позвонил Елене, ожидал негативной реакции, может быть, грубого отказа, и никак не думал, что она сразу согласится на встречу, примет его любезно и даже предложит чаю.
Иваницкая провела посетителя в просторную гостиную, обставленную с большим вкусом, и усадила в кресло возле журнального столика. В симметричное кресло опустилась сама, кивнула Клавдии, и та вышла, чтобы буквально через несколько секунд вернуться с подносом, заставленным разной чайной ерундой. Пока она сновала туда-сюда, было несподручно начинать разговор, но, поставив перед гостем чашку, содержимое которой источало божественный аромат, Клавдия села на диван напротив, сложив ножки в точности, как это делает королева Великобритании на официальных мероприятиях.
Лев Абрамович осторожно заметил, что дело у него деликатное, и если уж говорить, то лучше наедине, но Елена переглянулась со своей помощницей и строго заметила, что у нее нет от Клавдии секретов. Дворкин пожал плечами, потому что не представлял себе, как люди могут полностью открыться друг другу и не сойти при этом с ума, но выбирать ему не приходилось. И то уже странно, что Елена согласилась с ним увидеться. Впрочем, это обстоятельство разъяснилось очень быстро.
