Зиганшин вздохнул, натянул на лицо вежливую улыбку и пошел открывать.
– Слава, – вскрикнула Фрида и крепко обняла его. Зиганшин поспешно отступил в глубь квартиры, чтобы не целоваться через порог, – что ж ты не открываешь! Вроде ты под домашним арестом и не можешь никуда уйти, а не открываешь!
– Все в порядке, я просто пылесосил.
Он крепко прижал ее к себе.
– Ты говорила с моей мамой? Что думаешь?
– Ой, Слава, я не знаю, у меня такая каша в голове! – Фрида высвободилась из его рук, сняла ботинки, куртку и быстро прошла в кухню. Зиганшин понес за ней мамины тапочки.
– Надевай, пол холодный.
– Ага. Я тебе привезла продуктов, мама сказала, у вас хлеба нет. А готовить она сказала ничего не надо, в холодильнике суп на три дня и котлеты, она сегодня навертела, как знала прямо.
– Я не об этом. Наверняка вы не только про еду говорили?
– Не только, – Фрида беспомощно опустилась на табуретку и потерла лоб ладонью, – но я правда не знаю, что сказать тебе. Мне стыдно, но я не могу тебе верить, Слава, хотя должна бы.
– Не выдумывай! Ничего ты не должна.
– Но я ж твоя невеста…
– Но это не делает тебя полной дурой! – хмыкнул Зиганшин и опустился перед Фридой на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза. – Я даже не буду тебе сейчас клясться в своей невиновности, чтобы не лишать тебя свободы суждения. Если вдруг получится доказать, что я не убивал Иваницкого, я буду счастлив, а если нет, то нельзя требовать от тебя, чтобы ты мне верила вопреки фактам и здравому смыслу.
Фрида покачала головой:
– Слава, у меня нет здравого смысла. Честно скажу, что пыталась все это хладнокровно обдумать, но ничего не вышло. Просто я чувствую, что должна быть с тобой сейчас, вот и все.
– Э, ты брось это самопожертвование! Не насилуй себя.
– Какой там! Я просто люблю тебя, вот и все. Должна не в смысле долга невесты, а просто я извелась вся от беспокойства, зная, что ты тут один. Или надо было принять позу благородного негодования и прекратить все отношения с потенциальным убийцей? Ты бы тогда меня больше уважал?
Зиганшин поморщился и ничего не сказал.
– Если уж на то пошло, то я тоже убийца не хуже тебя, а даже еще и круче, – продолжала Фрида, – у каждого врача образуется собственное кладбище, и на моей совести по крайней мере двое. Это минимум, а по-хорошему считать, так гораздо больше.
– Ты не равняй тут! Не смог спасти и сознательно лишил жизни – это абсолютно разные вещи.
Фрида вздохнула и положила руки ему на плечи:
– Ты хочешь, чтобы мы расстались?
– Нет, ни в коем случае! Только я боюсь вовлекать тебя во всю грязь, которая скоро на меня прольется.
Она встала и с преувеличенным вниманием стала разбирать продукты.
– Ты прости меня, что навязываюсь, – сказала она ядовито, – не знаю, убил ли ты Иваницкого, но не ври мне хотя бы в том, нужна я тебе или нет. Не прячься за ложным благородством, а честно скажи, что больше меня не любишь и не хочешь на мне жениться. Тогда я вызову такси, и как только оно придет, избавлю тебя от своего присутствия.
– Фрида!
– Ну а что ты тут выделываешься, как муха на стекле?
От таких грубых слов из уст своей интеллигентной невесты Зиганшин пошатнулся и, не найдя, что ответить, сел на табуретку, с которой только что поднялась Фрида, и потер лоб точно так же, как это делала она.
– Ах, я не виноват, а может, виноват, решай сама и брось меня, такого недостойного! – передразнила Фрида противным голоском, так что Зиганшин вдруг понял, какой гнев сейчас на него обрушится, втянул голову в плечи и забыл обо всем остальном. – Что за подлые приемчики? Скажи, так и так, дорогая Фрида, наша встреча была ошибкой, и успокойся!
– Да почему…
– Да потому! Сначала я узнаю, что ты всю жизнь любишь мадам Иваницкую! Ладно, думаю я, ничего страшного! Там страсть, тут дружба! Стерпится-слюбится! И в конце концов есть небольшая надежда, что ты все-таки за двадцать лет ее забыл!
– Фрида…
– Рот закрой! Я одна говорю! И вот, когда я с трудом переварила эту новость, вдруг выясняется, что ты снова встречаешься с Еленой, а потом за каким-то чертом убиваешь ее мужа! Единственная разумная причина – чтобы самому на ней жениться.
– Да нет же!
– Помолчи! Я и тут нахожу тебе оправдания. Как последняя дура, верю твоей матери, что ты просто такой благородный человек, что не можешь бросить никакую женщину в беде, заставляю себя верить, что ты никого не убивал, еду к тебе и слышу какое-то идиотское блеяние! Что я должна думать после этого? Единственное, что приходит в голову, – ты больше не хочешь меня знать и пользуешься моментом, чтобы красиво обставиться. Якобы не ты меня бросаешь, а я сама разрываю помолвку с преступником. Не надо этого!
– Фрида, но я гибну и не хочу, чтобы ты гибла вместе со мной.
Она сердито бросила батон в хлебницу и грохнула крышкой:
– Слава, послушай меня. Когда я думала сегодня, верить тебе или нет, то вспоминала, как мы были вместе. Как ты приходил ко мне в больницу и как ты был со мной в первый раз. Как ты воспитываешь детей, я тоже думала. Всегда, каждую секунду с тех пор, как мы стали вместе, я чувствовала, что мы открыты друг другу, поэтому я не могу поверить, что ты способен кого-то лишить жизни.
– А Николай? – хрипло спросил Зиганшин.
– Не знаю. Дедушка говорит, это была самооборона. Не о нем сейчас. Слава, прошу тебя, давай не будем лгать друг другу. Скажи мне правду, вот и все.
– Хорошо. Я не убивал Иваницкого, я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Вся правда.
– А Елена?
– Это прошло, Фрида.
– Зачем же ты с ней виделся?
– Сам до конца не понимаю. Из сентиментальных, наверное, чувств. Прошло, но было же. Я сильно любил ее в юности и потом, пока не встретил тебя. А если что-то было, то нельзя делать вид, будто его не было, вот я и решил помочь Лене разобраться с разводом. Я хотел тебе рассказать, но все тянул.
– Да? А почему? Боялся?
– Ну, во-первых, тогда я не знал, как ты умеешь ссориться…
– Еще и не так умею! Я ж реаниматолог, а не Красная Шапочка.
– Буду знать. Но я реально не боялся, просто у нас всегда находились дела поинтереснее. Фрида, поверь, я люблю тебя и хочу быть только с тобой. Не знаю, как объяснить тебе это, но мне кажется, будто я хранюсь в твоем сердце. Если ты уйдешь, то я смогу, конечно, без тебя жить, но без мыслей о тебе меня не будет. В общем, такое…
Зиганшин притянул Фриду к себе и посадил на коленки, чувствуя, как табурет просел под их соединенной тяжестью.
Они посидели молча, потом попили чаю с хлебом, и Мстислав Юрьевич пошел стелить кровать. В его комнате стоял довольно узкий диван, но устраиваться на мамином супружеском ложе он не решился.
