– Нет, спасибо. Папа давно уехал?
– С час примерно.
Она смотрела выжидающе, как будто толком не зная, что делать. Необычное поведение. Отношения наши были, скорее, дружескими, и никакой натянутости раньше я не замечала.
– Вы зачем брали мамин плащ? – спросила я.
Она вздрогнула от неожиданности и теперь смотрела с испугом. Губы ее беззвучно шевелились.
– Какой плащ? – пролепетала она, в голосе страх и ни намека на удивление. – Да ты с ума сошла, я сроду ничего не брала.
– Плащ все-таки взяли. Так кому он понадобился?
Она огляделась, словно ища поддержки, горестно вздохнула, а потом заплакала. Смотрела на меня, стиснув руки, и плакала. Сделала несколько шагов к дивану, тяжело опустилась, я подошла и спросила:
– Принести вам воды?
Светлана Петровна покачала головой.
– Прости меня, Аня. Бес попутал. Знала ведь, что добром не кончится. Как тебя в гардеробной увидела, так и поняла… да ведь не переиграть. Правду говорят: и на старуху бывает проруха.
Я села рядом и взяла ее за руку.
– Рассказывайте, – попросила как можно мягче.
– Неделю назад иду с работы, от вас то есть, – вздохнула она, – а этот меня поджидает. Возле остановки подошел.
– Кто подошел? – решила уточнить я.
– Уж теперь сама гадаю, – вновь вздохнула она. – Подхожу, значит, к остановке, а он мне навстречу, мужик этот. Начал издалека. Спросил: «Вы Фомина Светлана Петровна?» – «Ну я». Стала к нему приглядываться. Рожа мне его сразу не понравилась, совершенно бандитская рожа, еще шрам этот… Шрам у него на щеке, вот здесь. – Она коснулась рукой щеки. – А он мне, значит, тычет удостоверение чуть ли не в лицо. Я сама не знаю, чего испугалась, а он ласково так: «Вы, мол, не волнуйтесь, Светлана Петровна, у меня к вам небольшой разговор». Ага, не волнуйтесь, сердце-то вниз, а давление скакнуло. Хоть не знаешь за собой никаких грехов, но все равно боязно. В общем, в сторонку отвел, сели на скамеечку. «Я, – говорит, – не хочу вас к себе вызывать, чтоб лишних разговоров не было. Вам хозяин-то небось запретил с журналистами да полицейскими общаться». – «Нет, – говорю, – ничего такого не было. С журналистами я и сама говорить не стану, я что ж, без понятия? Не мое это дело, да и не знаю ничего. Я щи варю да прибираюсь… всяк сверчок знай свой шесток… вот так… А с вами, – говорю, – хоть и не хочешь, а разговаривать придется, потому как власть, а с властью не поспоришь». А он сидит да ухмыляется. «Умная вы женщина, – говорит, – Светлана Петровна, и знаете, что ваша святая обязанность следствию помогать. Хозяйку-то вашу до сих пор не нашли». – «Так и есть, – говорю, – уж хозяин и к частным сыщикам обращался, а я так даже к гадалке ходила. Ничего толком не сказала, только в грех ввела. Грех гадать-то, батюшка в церкви сказывал».
Я начала подозревать: в рассказе мы далеко не продвинемся, если уж о гадалках речь зашла, но решила терпеть, подозревая, что моя торопливость даст обратный эффект.
– Он так криво усмехается и головой кивает, а потом говорит: «Я этим делом заинтересовался, потому что веду подобное. Тоже одна женщина исчезла средь бела дня. Была – и нет ее. Мне, – говорит, – для эксперимента нужна вещь вашей хозяйки. Кофта, пиджак, а лучше плащ, но так, чтоб муж ничего об этом не знал». – «Как же, – говорю, – я вещь без спроса возьму?» А он мне: «Она нам понадобится всего на пару часов, потом незаметно назад вернете». – «Нет, – говорю, – я без хозяина никак. К нему обращайтесь». А он мне опять с улыбочкой: «У вас, Светлана Петровна, внук есть. Неплохой парень. Но дружки у него не то чтобы очень…» Тут у меня, Аня, сердце в пятки ушло. «Всякое, – говорит, – может случиться. Подбросят наркотики, а с этим сейчас строго. Вместо института в тюрьму пойдет. Вы нам не поможете, мы вам не поможем». Я же не дура, поняла, куда он клонит. Ведь, считай, так и сказал: «Посадим парня в тюрьму, если помогать откажешься». Куда деваться? «Ладно, – говорю. – Все сделаю, как велите». А он лыбится, сволочь. Вынесла я ему плащ, ждал меня на остановке. Плащ-то я взяла, потому что он с края висел, да еще в чехле. Не заметят. А он мне денег дает, пять тысяч. «Это, – говорит, – вам за помощь. За внука не бойтесь, а плащ я скоро верну». И пошел. А меня аж трясет всю. Когда это полиция деньги раздавала? Тут я и заподозрила: что-то не так. Да вот беда: с перепугу я его фамилию не запомнила. То ли Груздев, то ли Гринев, но сердце чуяло: добром не кончится. Еще и деньги его поганые взяла. Но не выбрасывать же их? Хотя надо бы. Такие деньги счастья не приносят. В общем, вернулась я в дом да стала ждать, когда позвонит и плащ вернет. А он не звонит, вражина. Хозяин с работы вернулся, наврала с три короба, мол, пришла поздно, вот и задержалась, а сама боюсь Алексею Егоровичу в глаза смотреть. Стыдно. Он ко мне со всей душой… а я… С другой стороны, и про внука помню. Вот в какой переплет я попала, Аня.
– Плащ вам вернули?
– Вернули. Позвонил в тот день, когда ты плаща хватилась. Я ему: «Где плащ?», а он мне: «Завтра утром принесу». Опять меня на остановке поджидал. С плащом. Я только его в чехол убрала да вздохнула с облегчением, и тут ты…
– Фамилию следователя вы не помните, может быть, имя?
– Зовут Михаил Дмитриевич, когда звонил, назвался, я уже поспокойнее была, запомнила. А фамилию нет. Да и не мент он, Аня. Будь у меня голова-то на плечах да страха поменьше, я бы сразу поняла. Говорю, морда бандитская.
– Но удостоверение вы у него видели?
– Видела. Да что толку. Откуда мне знать, какое удостоверение правильное, а какое нет. Я ж их сроду в руках не держала. Морда на карточке его была, это точно. И написано было: следователь по особо важным делам. Мне в глаза слова бросились, оттого и на фамилию внимания не обратила, только, видать, не больно он шишка большая, хоть и написано «особо важный». Машинка плохонькая, а важные люди на плохих машинах не ездят.
– Вы видели его машину? – спросила я.
– Видела. Я проследить за ним решила, когда он мне плащ вернул. Сделала вид, что к вам отправилась, а сама через дорогу да в сквер. Он по улице идет, а я из сквера слежу. Оглянулся он, когда в машину стал садиться, но я успела спрятаться. Не заметил он меня, не то бы позвонил. Запугивать он мастер.
– Какая у него была машина?
– «Рено». Я все марки знаю. Когда внук поменьше был, уж очень интересовался. Все марки назубок знал, и я с ним. Память у меня, слава богу, еще не отшибло. И дорогие машины я очень хорошо знаю. Отец твой на хорошей машине ездит. И ты. А «Рено» – машина для тех, кто попроще.
– Может, она служебная?
– Может, только и на службе тому, кто в самом деле «важный», подороже машину дадут. Обвел меня вокруг пальца, сволочь.
– Номер вы не запомнили? – с надеждой спросила я.
– Чего запоминать-то? Записала. В кошельке бумажка лежит.
Я принесла из холла ее сумку, Светлана Петровна достала кошелек, из него клочок бумаги с номером и протянула мне.
