— Это твое последнее слово?
— Последнее слово будет у тебя. На суде!
— Это твое последнее слово.
Гена растоптал бычок и прошел мимо Солохина. И в тот момент, когда он потянулся за ним, ускорил ход. Рука всего лишь скользнула по плечу. Но ход уже сделан, и теперь его очередь отвечать. А у него давно уже все готово. И он рад будет опустить самого Солохина.
* * *
Мама кричала и плакала. В руке к нее ворох облаток из-под таблеток от кашля. Это Настя потеряла бдительность. Надо было выбросить бумагу за пределами дома, а она сунула ее в мусорное ведро. И мама нашла.
— Ну и что это такое?
— Кашли на меня напали, — пожала плечами Настя. Все было так хорошо. Она забрасывалась на ночь «колесами», засыпала в прекрасном расположении духа, а утром — на учебу. Голова, правда, отказывалась соображать, но это мелочи. Главное, в ее жизнь пришла гармония. И вдруг — все.
— Думаешь, я не знаю!..
— Ты сама купила мне эти таблетки!
— Да? — Мама вырвала у нее из рук сумочку, открыла ее, вытащила целую пачку таблеток.
— Отдай! — Настя набросилась на нее, отобрала таблетки.
— Настя! — Мама просто не могла в это поверить.
— Не смей лезть ко мне в сумку!
— Дай сюда! — Мама попыталась вырвать таблетки, Настя уперлась.
В этот момент открылась дверь, и появился отец.
— Что у вас здесь?
Он быстро оценил ситуацию, пришел маме на помощь. Вдвоем они справились с ней, отобрали «колеса».
— Ты же слово давала? — Отца трясло от возмущения.
— А не было ничего.
— Или твое слово ничего не стоит?
— Нет, конечно, я же наркоманка! — захохотала она.
— Да тише ты! — шикнула на нее мама. — Люди слышат!
— Да поздно уже! — всплеснул руками отец. — Все уже знают!.. И на службе знают!.. И от должности меня отстранили!..
— Как — отстранили?! — Мама шокированно уставилась на отца.
— Увольняют меня! Все, нет больше судьи Солохина!
Настя и сама слушала отца с открытым ртом. Как это отца увольняют? Он же всегда был судьей. И всегда должен им быть. Нет, в увольнение просто невозможно было поверить.
— И что нам теперь делать? — спросила мама.
— А вот не знаю!..
Отец тяжело хватанул ртом воздух, приложил руку к двери.
— Вася, таблетки!
Мама убежала на кухню, принесла таблетки, воду. Отец принял лекарство от сердца, мама увела его в спальню. И таблетки с собой унесла.
Настя глянула на входную дверь, немного подумала и вышла из дома. В ближайшую аптеку она не пошла, там ее уже знали. Она выбрала аптеку подальше, отоварилась, но таблеток наглоталась еще по пути домой.
Мама стояла посреди коридора, уперев руки в бока.
— И где ты была? — взбешенно спросила она.
— Спокойно, Ирина Витальевна! В общении с больным ребенком нельзя выходить из себя, — пародируя врача, с издевкой в голосе проговорила Настя. — От вас требуется терпение и ласка…
— Будет тебе ласка! Завтра Игорь Алексеевич будет!
— Думаешь, меня испугает его сизый нос?
— А я смотрю, тебя уже ничего не пугает? У отца предынфарктное состояние, а ты снова своей дряни наглоталась…
— Больше не буду! — Настя подмигнула маме, скрылась в своей комнате и завалилась на кровать.
Плевать на всех. В том числе и на себя. Нужно просто лежать и наслаждаться моментом. Пока еще есть возможность.
Она заснула при дневном свете, а проснулась в темноте. Под дверью светилась щель. Где-то в отдалении слышались голоса. Очень хотелось в туалет, но подниматься было так лень. Полный упадок сил. И злость на весь мир.
Настя заставила себя подняться, вышла в коридор. С кухни доносились голоса — родители разговаривали между собой. Настя остановилась, прислушалась.
— Да не было меня в этой сауне! — доказывал отец. — Эксперты доказали, что это был фотомонтаж!
— Тогда почему тебя увольняют?
— Нет, в сауне я был. Со всеми. Коля был, Миша, Александр Степанович… Но девочек никаких не было. Тем более малолетних. Их без меня сфотографировали. А потом две фотографии совместили… Не знаю, как они это сделали. Но сделали!..
— Но если эксперты доказали, то почему тебя увольняют? — настаивала мама.
Настя продолжила путь, родители увидели, как она прошла в туалет. А она через стеклянную дверь увидела пачку таблеток, которую отобрала у нее мама. А ей нужно: впереди целая ночь.
Из туалета она свернула на кухню. Отец сидел за столом и ложечкой помешивал сахар в чае. Настя вымыла руки под краном, вытерла их кухонным полотенцем. Повернулась к мойке спиной, но уходить не стала.
— А может, все-таки были девочки? — спросила она.
Отец аж подпрыгнул на месте.
— Ну давай, скажи, что это из-за меня!
— Настя! — одернула ее мама.
— Это же Гена все подстроил! Гена Бастурмин — мразь и подонок!
— Я был у него… Я говорил с ним… — задыхаясь от возмущения, говорил отец. — Я сказал, что ждет его впереди!.. А он сказал, что сам накажет меня… Накажет!.. Да, это он все подстроил!.. Конечно же, он!..
У отца был такой вид, как будто он только что сделал для себя открытие.
— У меня была такая же история, — тайком глянув на «колеса», сказала Настя. — Но там девочка была… Может, и у тебя была?
— Настя, уйди! — Отец глянул на нее тяжело, исподлобья.
— Почему ты не убил эту мразь? — зло спросила она.
Отец снова схватился за сердце, и мама бросилась за лекарствами. А Настя под шумок увела таблетки от кашля. С ними и смылась из кухни. У нее свое лекарство, и ей тоже нужно поправить здоровье.
* * *
Весна греет, бодрит, день удлиняется, женские юбки укорачиваются. И жизнь бьет ключом. Все радуются, и только у Солохина вид, как будто его ударили этим ключом по голове. Настроение у него ни к черту, а тут еще Гена — будто из-под земли вырос.
— Ну что, Василий Лукьянович, дальше будешь прыгать? — с издевкой спросил он. — Или уже допрыгался?
Солохин побагровел от злобы.
— Ненавижу!
— С работы поперли, да?
— Мразь!
— И судейской неприкосновенности больше нет.
— Ничего, ты еще ответишь за все это! — Василий Лукьянович колотился в бессильной злобе.
Но сбрасывать его со счетов еще рано. Зерно лжи легло на благодатную почву и проросло в колос истины. Уголовное дело на Солохина заводить не стали, но на карьере поставили крест. И все равно он еще опасен. У него еще есть связи в ментовке. А если Солохина убить, к делу подключатся лучшие сыщики города… Но так Гена и не собирается его убивать. Пусть живет. И мучается.
