В комнате повисла короткая пауза. Все трое выдохлись. Всем хотелось поскорее покончить со столь бурным выяснением отношений и отправиться спать. Но все трое понимали, что этот разговор, быть может, их единственный шанс расставить все точки над i и более никогда не возвращаться к больной теме.
– Не важно, как обошелся со мной Сол, мама! Вы меня предали, вот в чем беда! Ты и папа… но особенно ты! И дело даже не в том, что ты ни словом не обмолвилась со мной о том, что такое роды, как все это будет… Хотя это был бы жест истинной доброты и материнского участия… я сейчас о другом. Ты ведь как мать знаешь, что это такое – родить ребеночка. Как ты тут же прикипаешь к нему всем сердцем и душой… Ты все это знала, понимала, что меня ждет, но ни слова надежды! Ничего, что могло бы хоть как-то подготовить меня к тому, что произойдет. Все в моей душе перегорело, сгорело дотла! И вот за это я тебя никогда не прощу!
Джоан склонилась над дочерью, пытаясь помочь ей подняться с пола.
– Думаешь, я не страдала? Думаешь, мне приятно было видеть, что творилось в нашей семье? Разве о таком я мечтала? Разве так я представляла себе рождение нашего первого внука?
– Мама! Если человеческие страдания можно измерить с помощью какой-то шкалы, то не сомневайся, я получила по полной!
– Оставь ее в покое, Джоан! – Рег в бессильном гневе стиснул кулаки. – Взгляни на себя, Дот! – Дот подняла глаза на отца. – Ты законченная эгоистка, вот ты кто! С каких это пор все в этом доме должно крутиться вокруг тебя? Когда это ты вдруг стала самой важной персоной в нашей семье?
Ухватившись за стену, Дот поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост. Расправила пальто, отбросила волосы с лица.
– Попрошу впредь называть меня не Дот, а Кловер! Дот – это что-то такое мелкое и незначительное… А я уже состоявшийся человек. Я родила сына! И потому я значительна и даже великолепна!
С этими словами Дот развернулась и зашагала прочь из комнаты, поднялась по лестнице к себе в спальню и легла в кровать. Ее родители обменялись долгим взглядом. Они ничего не поняли. Разве что у их дочери действительно поехала крыша.
* * *
Прошло две недели после того приснопамятного семейного представления. Кажется, впервые за долгие месяцы и родители, и дочь открыто высказали все, что они думали друг о друге, сколь бы болезненным для всех это ни было. И, как ни странно, атмосфера в доме после озвученных вслух обид и упреков улучшилась и стала гораздо чище и спокойнее. Даже сам воздух в доме стал иным. Ушла свинцовая тяжесть, которая буквально душила всех троих своей недосказанностью. Но вот все обвинения сказаны, и жизнь покатилась дальше. Дот перестала с затравленным видом красться по дому, стараясь остаться незамеченной. Нет, она не стала прежней веселушкой-болтушкой Дот. Такой она уже никогда больше не будет. Все в ее поведении свидетельствовало о том, что она продолжает жить с тяжелым грузом на душе. Но после того как она выплеснула свое горе наружу, после того как она поведала всего лишь о части тех ужасов, через которые ее пришлось пройти в монастырском приюте, ей хоть и немного, но полегчало. То есть мало-помалу стали восстанавливаться некие формы и очертания былой семьи. Конечно, это была уже совсем другая семья, в сравнении с той, которая раньше обитала в доме номер тридцать восемь на Роупмейказ-Филдс. Но зато все они теперь отлично знали, сколь хрупкими могут быть родственные узы и как легко разорвать их навсегда. Кое-какой опыт из случившегося Дот для себя извлекла. Развеялись иллюзии юности… И главная из них, что родители – это ее верная и надежная опора в жизни, что они всегда будут рядом с нею и в любую минуту придут на помощь. Теперь она точно знала. Да, они будут, и они придут, но при условии, что она станет жить по их правилам, что она никогда не нарушит те неписаные законы, которые она не имела права нарушать. Дот искренне завидовала своей младшей сестренке. Ди все еще наивно верила в то, что ее мамочка и папочка могут все!
Дот проснулась от стука посуды на кухне. Выдвигались и задвигались ящики шкафов, хлопали дверцы навесных шкафчиков. Сунув ноги в шлепанцы, она заторопилась на кухню.
– Дот, пожалуйста, подай мне нашу парадную скатерть.
Джоан обратилась к дочери таким тоном, будто та не стоит перед ней еще в пижаме и со всклоченными волосами на голове, а все утро тоже хлопочет на кухне. Дот выдвинула один из ящиков буфета и извлекла из него льняную белую скатерть, обшитую кружевами. Обычно эту скатерть они постилали на Рождество, на дни рождения, на Пасху или в канун других больших праздников и всяких иных значительных событий семейной жизни. После чего скатерть кипятили, крахмалили, утюжили и снова отправляли в ящик буфета до следующего важного повода. Но что за повод случился сегодня? День как день… обычный воскресный день, 14 января 1962 года. Никаких знаменательных дат, ничего такого важного, что пришло бы на память.
Дот вручила скатерть матери.
– А зачем тебе парадная скатерть? И почему ты так рано накрываешь на стол?
Действительно, на часах было только одиннадцать утра.
– Папа пригласил на ленч одного своего друга. Вот я и стараюсь, чтобы все было как положено. Ты тоже ступай и приведи себя в порядок. И никаких несчастных физиономий и угрюмого молчания за столом! Договорились? Хочу, чтобы это был обычный воскресный ленч, приятный во всех отношениях.
Дот молча пожала плечами. Обычный ленч? Обычный ленч – это когда мама запекает в духовке цыпленка, потом чистит картофель и тоже жарит его на жире где-то в течение часа. А потом все это молча съедается, и тишину за столом нарушают лишь редкие укоризненные замечания Джоан, адресованные мужу, ненароком пролившему подливку на скатерть, да жалобы Ди на то, как же она ненавидит эту противную брюссельскую капусту. После замечаний жены отец забирает свою тарелку и перемещается поближе к камину, запихивает в рот остатки пудинга, пирога или бисквита и с легкой душой погружается в послеобеденный сон. Они же с матерью убирают со стола, моют посуду и наводят порядок в комнате. И с чего это вдруг родителям вздумалось продемонстрировать такое веселенькое времяпрепровождение в кругу семьи постороннему человеку, бог его знает!
Но Дот не посмела ослушаться. Пошла к себе наверх, расчесала волосы, потом напялила на себя серый свитерок с высоким воротом и черную юбку. Слегка подвела карандашом глаза, и ура-ура! – она готова проглотить свой воскресный ленч под бдительным оком какого-то закадычного приятеля отца. Оставалось лишь надеяться, что выбор отца пал не на слюнявого болтуна Стива. Ужасно занудливый тип! И неприятный… Все лицо в красных прожилках, и смех у него какой-то гнусавый.
Дот взяла раковину и положила ее себе на колени.
– Я вот думала сегодня утром, пыталась представить себе, как бы это было, если бы ты в воскресенье пришел к нам на ленч. Почему-то я не сомневаюсь, что, стоило бы им хоть немного пообщаться с тобой, и они тотчас же запали бы на тебя. Как запала в свое время я. Ты такой умный, воспитанный и очень забавный! Я помню, как ты рассказывал мне о своем саде и о тех растениях, которые в нем произрастают. И о своих павлинах, которых ты кормишь и пытаешься приручить. Думаю, что если бы родители с тобой встретились, ты бы точно покорил их. И что было бы потом, а? Наверное, мы бы собрались и уехали, сели бы на пароход и поплыли бы к тебе, туда, где садится солнце. А нашему мальчику между тем уже скоро исполнится два месяца. Совсем большой! Не знаю, что в этом возрасте умеют младенцы… наверное, улыбается уже вовсю! Вряд ли я когда-нибудь узнаю, что с ним и как. Ты не забыл? На следующей неделе исполняется ровно год с тех пор, как мы встретились. Целый год уже прошел! Я обязательно поговорю с тобой в этот день. А сейчас мне пора! У нас сегодня гость за ленчем. Папа пригласил кого-то из своих друзей. Ужасная скукотища!
