— Справлюсь. — Ванзаров перекинул размякшего Антонова на другую руку. — Лучше займитесь более важным делом.
— Каким же?
— Тем, что надо было сразу делать, хоть ночью.
— Простите, не понимаю, господин Ванзаров…
— Отправляетесь к фальшивому строению, близко сами не подходите и никого — повторяю: никого — не подпускаете. Хоть великий князь возжелает туда пройти.
— Но как… — начал было Сыровяткин.
— Не хватит вашей власти, сошлитесь на строжайший приказ директора Департамента полиции. Я разрешаю. Продержитесь не больше часа, пока я с Лебедевым подоспею…
— Слушаюсь…
— Повторяю в третий раз: никого. Ни военного, ни штатского, ни даму, ни придворного.
— Не беспокойтесь, Родион Георгиевич…
— Рад бы, да не могу, — последовал ответ. — Пришлю вам в помощь первого встречного городового. Вдвоем не так страшно.
— А чего бояться? — спросил Сыровяткин.
— Вдруг кто-нибудь еще из-под земли полезет…
И крепко подхватив Антонова, который еле переставлял ноги, Ванзаров оставил полицмейстера биться над загадкой: шутка ли это была?
Простая задача: взбодрить Сыровяткина — была решена одним махом.
14. Сомнений шумный рой
Нельзя сказать, что долгая служба в криминалистике сделала Лебедева бесчувственным чурбаном. По-своему он переживал за каждую жертву. Только его сочувствие выражалось в конкретных формах: поиске улик, выявлении фактов и определении истинных причин происшедшего. За долгие годы службы в полиции он насмотрелся всякого. Вряд ли какой-нибудь преступный гений мог изобрести нечто такое, что повергло бы его в шок и трепет. А если к личному опыту добавить багаж знаний о том, что человек за многие века цивилизации умудрился вытворять над себе подобными, начиная от пыток Нерона и заканчивая изощренными фантазиями инквизиции, то шансы преступника удивить криминалиста сводились к нулю. И все-таки Аполлон Григорьевич некоторым образом был выбит из привычной брони. Выйдя на свежий воздух, он вертел сигарку, никак не находя душевной точки опоры. Он не снял широкий кожаный фартук и длинные перчатки толстой резины. Взгляд его бродил в чистом весеннем небе Павловска.
Появление чиновника сыска не было удостоено движения его бровей. Прекрасно зная повадки великого друга, Ванзаров не стал лезть с вопросами, а набрался терпения. Хитрость имела успех. Аполлон Григорьевич вздохнул и наконец удостоил друга косого взгляда.
— Как успехи? Мастерство не растеряли от безделья?
— Там видно будет, — ответил Ванзаров.
— Психологику вашу уже расчехлили?
Отвечать Ванзаров не счел нужным. Почитая его талант поиска преступников, Лебедев не мог смириться с тем, что младший друг изобрел и успешно использует методику, которую называл психологикой. Лебедев ревновал и не мог принять, что кто-то, кроме него, может придумать нечто похожее на научный метод. Он называл психологику лженаукой, а порой и шарлатанством. А ведь при помощи этой психологики Ванзаров всего-то оценивал характер человека и делал логический вывод о том, как этот характер будет действовать в той или иной ситуации. Никаких формул или метрических таблиц психологика не требовала, нуждалась в остром уме, наблюдательности, опыте и понимании причин человеческих поступков. То есть материях неточных и относительных. Что безмерно раздражало Лебедева. Особенно когда психологика приносила неожиданный результат.
— И что вы от меня ждете? — немного раздраженно спросил он.
— Время смерти мне известно, — ответил Ванзаров. Сейчас надо было взвешивать каждое слово. Психологика успешно работала не только против преступников. Оттого, вероятно, Лебедев и не любил ее.
— Да, мне сообщили. Кстати, этот Шадрин, санитар, толковый малый. Помог тело перенести и вообще дельно рассуждает…
— Рад слышать.
Лебедев скомкал в кулаке сигарку и швырнул под ноги.
— А вот мне радоваться нечему.
— Кроме вас, некому ответить на второй главный вопрос, — как мог мягко, сказал Ванзаров.
— Это какой же?
— Как такое возможно…
— И что вы от меня хотите услышать?
— То, что может сказать только великий криминалист.
Аполлон Григорьевич раздраженно отмахнулся.
— Перестаньте, друг мой, не пытайтесь ко мне подлизываться. Ваши старания вижу на три шага вперед.
— Неужели все так плохо? — спросил Ванзаров.
— Плохо то, что я не могу признавать очевидный факт. И, тем не менее, это есть. Доказательство лежит на столе в мертвецкой…
— Почему не можете?
Лебедев широко развел руками.
— А то вы не понимаете! Девицу, симпатичную, надо сказать, нашпиговали, как поросенка чесноком!
— Вам такое попадалось?
— Чтобы молодое человеческое тело в двух десятках мест продырявили толстым шилом или заостренным прутом, а потом в эти дырки воткнули ветки, как в клумбу? Причем воткнули так, чтобы вытащить было невозможно: изнутри обломки веток загнуты и упираются в кожный покров? Нет, мне такое не попадалось!
— Там у нее на груди еще…
— Это сущий пустяк! — Аполлон Григорьевич резким жестом словно бы отмел возражения. — Всего лишь срезали кожу тонкими полосками вроде какого-то иероглифа.
— Астрологический знак, — сказал Ванзаров.
— Что?
— Знак Льва.
— О, ну тогда совсем другое дело! — и криминалист выразился так, что уши матерого извозчика покраснели бы от стыда.
Этому Ванзаров был рад: Лебедев выпустил пар и теперь способен нормально вести беседу.
— Аполлон Григорьевич, объясните, каким образом барышня с такими ранами смогла прожить не менее двенадцати часов, при этом была счастлива, передвигалась сама и, по словам свидетелей, танцевала?
— Для танцев у нее отлично развита мускулатура икр. И имеются мозоли на пальцах ног, что говорит вот о чем — она танцует много и часто, — последовал уклончивый ответ.
— Разве человеческий организм может вынести такое страдание?
— Не только страдание, там налицо заражение крови, кровопотеря.
— Каков ваш вердикт? — Ванзаров не отставал, хуже репейника.
— Могу сказать, что ни один жизненно важный орган ветками не задет, — сказал Лебедев. — А как она это вытерпела… Не знаю. Радуйтесь. Да, я не знаю…
— Радоваться нечему. Возможно, морфий?
— На такое время никакого морфия не хватит. Тем более, не нашел следы от уколов. Предположу какой-то особый состав. Взял образцы крови, тканей, содержимое желудка. Будем разбираться… Кстати, не льстите, что ваше указание ввести морфий ее убило. Скорее всего, просто закончилось действие обезболивающего.
