Студент схватился руками за голову и вдруг зарыдал. Слезы катились крупными горошинами, на лице отразилось отчаяние. Быстрая смена настроения молодого человека изумила Родю, но и немного успокоила: бес слезы лить не будет, значит, опасности нет.
— Можно я пойду? — осмелился он спросить.
Студент мгновенно перестал плакать и уставился на него через стекла очков невидящим, мертвым взглядом. Его выпуклые, с большими черными зрачками глаза оказались водянисто-серого цвета и ничего не выражали. Почему-то эти глаза напомнили Роде замочную скважину, через которую кто-то другой, неизвестный, внимательно рассматривал его, оставаясь невидимым. Ему вновь стало страшно.
— Да, братец, иди восвояси. Не обессудь, что оставил тебя без угощения, не до того мне сейчас.
Родя на непослушных, деревянных ногах выбрался из-за стола и медленно двинулся к двери. Сердце в груди бешено колотилось, словно голавль, выброшенный из привычной водной стихии на траву. Мальчик вдруг подумал, что сейчас студент остановит его и не даст покинуть этот ужасный дом. Несколько секунд, понадобившиеся Роде, чтобы дойти до двери, показались ему вечностью, и, только оказавшись на крыльце, он с облегчением перевел дух. Вновь обретя способность управлять своим телом, Родя со всех ног бросился прочь со двора, намереваясь поскорее поделиться своим приключением с приятелями.
Вечером, замирая от страха, Родя поинтересовался у бабушки:
— Дядя Тимофей сказал, что в каждом человеке прячется бес желаний. Разве это возможно?
Бабушка Фрося трижды перекрестилась, глядя на икону с образом Николая Чудотворца.
— Жизнь — это борьба с бесами. Каждый достигает того, к чему стремится, да мало кто понимает, к чему он стремится на самом деле. Многие грешны гордыней, думая, что знают, чего хотят; темны их души, а значит, открыты для беса желаний. Если же человек смиренный и набожный, он защищен от бесов лучше каменной стены.
На следующий день село облетело известие, что ссыльный студент свел счеты с жизнью, утопившись в болоте, и от него осталась одна лишь фуражка. Из уезда приехал пристав и, проводя расследование, допросил несколько человек, в том числе и Родю. Тот выложил все как на духу: про письмо, про слезы после его прочтения. Само письмо не сохранилось, нашли лишь предсмертную записку студента: «В моей смерти прошу никого не винить. Ухожу в никуда. Николай Сиволапцев». Пристав попытался было организовать поиски тела самоубийцы, но разве можно что-нибудь извлечь из топи? Что туда попало, назад уже не вернешь.
— Может, это и к лучшему, а то много хлопот было бы с телом покойника, — решил пристав и уехал, прихватив с собой оставшуюся фуражку.
Самоубийство странного студента очень повлияло на Родю, он считал и себя в какой-то мере причастным к произошедшему, ведь злополучное письмо, толкнувшее того на сведение счетов с жизнью, принес он. Студент являлся ему в снах, жаловался, что скверно обитать в черной болотной жиже и что хочется напиться горячего чая, приглашал к себе в гости. Родя просыпался в холодном поту и начинал про себя читать охранные молитвы.
Всезнающие старухи считали: не утопился студент-бес, а схоронился, чтобы безнаказанно творить темные делишки, и теперь надо ждать бед. И они грянули…
Дочь пасечника оказалась брюхатой, и никакие наказания не смогли заставить ее назвать имя нечестивца-совратителя. Вскоре неожиданно заболел и за три дня сгорел от высокой температуры Мишка-попович. Уездный лекарь назвал причиной смерти мальчика лептоспироз, но в селе были уверены, что все это происки затаившегося беса.
Гроб с телом Мишки привезли в село вечером и занесли в дом, куда сразу сбежались, словно воронье, сгорбленные, морщинистые старухи в теплых плотных одеждах, наполнив горницу слезливыми причитаниями. Похороны назначили на полдень, и лишь незадолго до этого часа Родя заставил себя пойти попрощаться с усопшим другом. Он с опаской прошел через широко распахнутые ворота во двор, полный шепчущегося народа. В тени, под старой шелковицей, были установлены длинные столы и лавки для поминок. Место не слишком удачное, так как перезревшие темные плоды от малейшего сотрясения веток падали вниз, оставляя на поверхности стола бурые пятна, словно следы крови. Уже только от одного их вида Родю стало подташнивать, и он поспешил войти в дом, где было тесно от множества находящихся там людей и душно от густого запаха горевших свечей и сладковатого аромата ладана. От пьянящего дурмана у него закружилась голова, и он внезапно оказался рядом с гробом каким-то непонятным для себя образом, словно в комнате перед ним были не люди, а тени.
Родя с удивлением и едва сдерживаемым страхом принялся рассматривать атамана мальчишек, лицо которого с заострившимся носом выглядело необычно спокойным. Вроде и Мишка, и не Мишка. Он лежал в гробу, украшенном множеством цветов, в непривычно нарядной одежде, словно у него был праздник, никак не реагируя на надоедливых августовских мух, роем кружащихся над ним. Родя взмахнул рукой, отгоняя жужжалок от мертвого лица друга, и тут у него в голове неожиданно прозвучал знакомый голос поповича:
— Страх и смерть — это порождение сокровенных желаний. Запомни это, Родя.
Мальчику показалось, что на лице мертвеца промелькнула зловещая улыбка, и, не помня себя от ужаса, он бросился бежать прочь и опомнился лишь тогда, когда оказался далеко от поповского дома. Никакая сила не могла заставить его вернуться, а тем более отправиться с похоронной процессией на кладбище. Родя спрятался в укромном местечке на огороде, среди тугих, обрамленных желтыми коронами чашек подсолнечника, и решился зайти в дом, лишь когда услышал голос бабушки, зовущей его.
Часть 1
Петроград. Первое десятилетие XX века. Родион Иконников
— 1 —
Муха, попав в паутину, отчаянно гудела, борясь за жизнь, и сбивала с мысли, не давая возможности сосредоточиться. Отложив перо, я встал из-за стола и увидел виновницу: большая, жирная, зеленая, она раскачивалась на паутине, как на качелях, не в силах освободиться, а маленький неказистый паучок никак не решался к ней подступиться. Я разрешил их проблемы одним ударом мухобойки, торопливо вернулся на место и стал перечитывать написанное.
«В год 1770-й от Рождества Христова главный колокол Покровского монастыря медно-зловещим „бом-бом-бом“, не умолкающим даже ночью, навевал страх смерти на град, раскинувшийся на холмах и в низине, возле реки. Бесконечные войны чуть не стерли с лица земли этот красивейший город, но война же его и возродила: строительство мощной крепости потребовало огромного количества рабочих рук. Бывшая столица могущественного во времена раннего Средневековья государства, столетиями лежавшая в развалинах, всего лишь несколько десятилетий назад начала набирать силу. Городское население пополнялось за счет жителей ближайших сел и приезжих, ищущих счастья и заработков вдали от дома.
Завязавшаяся война с Оттоманской Портой шла далеко, в сотнях верст, напоминая о себе лишь появлением очередной колонны пленных турок, чей бесплатный труд использовался при укреплении крепостных фортификаций. Город за свою историю многократно страдал от пожаров и разорений в ходе нападения жестоких степняков и в результате междоусобных войн за великокняжеский престол, когда дым от пылающих предместий застилал горизонт и толпы ободранных, перепуганных беженцев напрасно искали защиты за каменными стенами. Воздвигнутая мощная крепость с многочисленным гарнизоном и дальнобойными орудиями надежно защищала город от внешнего врага, но теперь предстояло в самом городе бороться с новым врагом — невидимым и не менее беспощадным, чем дикий кочевник или безжалостный турок.
