– Так объяснять надо нормально! – обиделся домовой, с тревогой прислушиваясь к маскировочному шуму бачка. – Тоже мне мужик – довел хозяйку до ручки… унитазной, еще и ругается.
– Я довел?! Блин, я ее целой довел! А не в виде двух половинок! – Я уже и сам начал психовать, не хватало еще выслушивать упреки от домового! – Короче, Федь! Закусь на стол, и…. и на пару часов сгинь-пропади куда-нибудь, чтобы ни слуху, ни духу! У меня тут сеанс экстренной терапии будет, посторонним вход воспрещен.
– Как посуду мыть, так я не посторонний, – сердито зашипел Федька, превращаясь во вздыбленного кота с выпущенными когтями. – Раскомау-у-ундовался…
– Ну тогда просто брысь! – Я сделал вид, что хочу поддать ему ногой под зад. Кот подскочил, как ошпаренный, и дал деру.
Пошарив по кастрюлям, я сервировал стол вчерашней кукурузой, хлебной краюхой и парой кружек. Кажется, рюмки в домике тоже были, но где, с ходу вспомнить я не смог.
Леночка наконец вернулась на кухню (а то я уж начал прикидывать, как бы потактичнее добыть ее из туалета), подошла к посудному шкафчику, но, вместо того чтоб его открыть, начала размеренно стучаться о дверцу головой.
– Помогает? – осторожно спросил я.
– Отвлекает…
Ну ладно. Я свинтил крышку с бутылки, набулькал в кружки.
– Давай, угощайся.
Ленка косо глянула на стол.
– Не буду.
– Почему?
– Алкоголем свои проблемы решают только слабые люди.
Угу, а сильные – стенкой.
– Ну тогда, – я криво усмехнулся и поднял кружку, – выпей со мной за компанию.
– Сань…
– Ты меня уважаешь?
– О, господи… – Девушка наконец прекратила терзать лоб и мебель, сгребла, не присаживаясь, кружку и залпом выпила. – Доволен? Кхе… кхе-кхе-кхе… что это за гадость?!
– Лекарство. Оно вкусным не бывает по определению.
– Это – лекарство?! – Блондиночке все-таки пришлось сесть, чтобы отдышаться.
– Для тебя сейчас – да! – Я одним глотком выхлестал свою кружку и скривился: «настойка горькая», блин, чем, спрашивается, думал? Нет, чтобы «Фронтовую» взять или «Офицера», классные же водяры.
– И для меня – тоже!
– Да уж видела я, как оно тебе «помогает»! – Ну вот, Леночка уже начала немного напоминать себя прежнюю.
– Это когда?
– Когда ты мои ноги волосатыми обозвал!
Мне потребовалось чуть ли не полминуты, чтобы выудить из памяти нужное воспоминание.
– В первый наш вечер, что ли? Тю, нашла что вспомнить! И потом, я тогда пьяным не был – так, слегка…
– Ага, слегка! Я тебя перепугалась до жути!
– Что, неужто такой страшный был? – удивился я.
– Не то слово! – Ленка нервно хихикнула. – Я решила: в контору какой-то бомж забрел, в тепле погреться…
– Да уж, – фыркнул я. – Ладно, не буду вспоминать, чего я про тебя тогда подумал.
– Нет, говори, раз начал! – запальчиво потребовала девушка.
– Ну – замялся я, – подумал: вот пошла очередная блонди, ноги от ушей, мозги от лягушки… Лен, я в тот момент о бабах вообще был не сильно хорошего мнения.
– А теперь?
– Теперь сильно лучшего, – усмехнулся я. – Думаю, что дуры не все блондинки, а лишь некоторые. И вот за это давай по второй!
Эх, надо было просто потихоньку подлить – а так девушка вспомнила об истинном «поводе» нашей пьянки.
– Сань! – С Леночки разом слетело неестественное веселье, губы задрожали. – Что нам теперь делать?
– Сначала выпить! – решительно сказал я, но потом поглядел на девушку, поставил кружку обратно на стол, подтащил свой стул ближе к Ленкиному и обнял ее за плечи. – А потом… потом видно будет. Ты, главное, помни: я с тобой.
Лена вяло попыталась высвободиться – и вдруг сама подалась навстречу, уткнувшись лицом в мою грудь.
– Сань, я не истеричка, честное слово! – сбивчиво забормотала она. – И вида крови не боюсь, и покойников видела, и даже куриц пару раз зарубать пришлось… Но это… это же кошмар какой-то! У меня его мертвое лицо до сих пор перед глазами стоит, я моргнуть лишний раз боюсь! И… я ведь тоже могла… там…
Она не плакала, нет – но, уткнувшись подбородком в ее пушистую макушку, я вдруг отчетливо понял, что мне очень сильно, до боли в сердце жаль эту маленькую хрупкую девушку. Быть мишенью, ходить под смертью, рисковать – это мужская работа, и там, на войне, я к ней привык. А Лена… (Поймаю гада, с неожиданной яростью подумал я, убью на фиг!)
– Лен, все нормально! – (Ну да, подумал я, какое, на фиг, нормально!) – Успокойся, все будет хорошо. Я с тобой, вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. А сейчас давай выпьем еще по порции лекарства доброго доктора Айбо… тьфу, Топлякова и пойдем наверх баиньки.
– Ага. – Доверчиво кивнув, девушка взяла кружку, отпила – дробный стук зубов о стекло наверняка был слышен и на соседних участках – и снова закашлялась.
– Нет, все, ох не могу, не буду…
– И не надо, – проявил я великодушие, прикинув, что на пустой желудок Ленке должно хватить и одной кружки. Вон уже язык слегка заплетается и глаза осоловелые. – Сейчас я тебя наверх провожу… Нет, пожалуй, все-таки отнесу.
Сказать это было куда проще, чем сделать. Правда, обхватившая мою шею девушка оказалась неожиданно легкой, зато ведущая на второй этаж лестница так же внезапно стала узкой, крутой и вдобавок раскачивающейся, словно какой-нибудь штормтрап в разгар бури. Пару раз я едва не улетел спиной назад, но каким-то чудом все же вышел из гибельных кренов и благополучно дотащил свою уже почти спящую принцессу до кровати.
– Вот. Отоспимся, а утром…
– Сань, – неожиданно ясным голосом произнесла Лена. – Не уходи. Пожалуйста. Мне плохо, мне очень плохо, трясет всю, холодно, а когда ты рядом, – тонкая рука медленно скользнула по моей щеке, – мне спокойнее, правда. Ты… надежный. Просто ляг рядом, обними…
– Ну… хорошо.
Едва я вытянулся рядом, как Лена вцепилась в меня, уткнулась носом в плечо, закопалась… а потом на миг выглянула, и я понял, что она вот-вот заплачет и… и надо что-то сделать!
Это получилось как-то самой собой, просто и… естественно. Лена обняла меня за шею, я – совершенно автоматически – сделал то же… а затем наши губы соприкоснулись, а весь остальной мир разлетелся вдребезги и со свистом понесся куда-то прочь!
…помню, как мы торопливо срывали друг с друга ставшие помехой тряпки. Наверняка было бы проще и быстрее, чтобы каждый разделся сам, но это означало бы – оторваться хоть на мгновение, перестать касаться, чувствовать… и мы путались в непривычных пуговицах-застежках, не переставая при этом искать того, второго, губами – так, словно каждый поцелуй был одновременно последним… и первым.
