Книга Бандитский Петербург. 25 лет спустя, страница 34. Автор книги Андрей Константинов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бандитский Петербург. 25 лет спустя»

Cтраница 34

Я вовремя сориентировался, у меня появились опекуны – люди старого поколения, очень старого. И тем не менее тогда были еще какие-то рамки поведения, которые ограждали от насилия, от унижения. Самого последнего человека в лагере ты не имел права тронуть пальцем. Хулиганов в лагере просто не было. По-человечески вели себя… А потом я попал на бухту Ванино. Слышал песню такую, «Ванинский порт»? Оттуда ушел пароходом на Колыму. Там познакомился с врачами, которые сидели по делу Горького. Они отнеслись ко мне хорошо, так как я рассказал им про Гиля, а они его знали.

Пытались, правда, и меня унижать в лагере. Из-за вражды разных группировок. Были суки, красные шапочки, ломом опоясанные. Много военных было. В Якутии, на Колыме они в основном возглавляли все лагерные восстания – снайперы. Герои Советского Союза. Я стоял за себя. Я – против убийств, но порой защищаться приходилось насмерть. Сам-то я никогда никого не унижал. В нашей стране и так унижены все, поэтому унижать людей еще и в лагерной остановке – это надо быть просто зверем… На Колыме тогда правил такой Иван Львов, вор в законе. Его боялись все, даже полумиллионная армия, которая там стояла. Он был интеллигентным москвичом, не ругался матом, не курил. Возглавлял! Колыма подчинялась ему полностью. Сейчас его, конечно, нет в живых – убили… Я с ним кушал вместе, он что-то находил во мне, а я – в нем. Он читал Достоевского, Толстого, Герцена – а таких людей было мало. Они привили мне любовь к литературе…

Иван Львов был моим наставником, я очень гордился дружбой с ним и очень много от него взял. Он был очень умным человеком.{ Ивану Львову посвящено несколько строк в «Тюремной энциклопедии» Александра Кучинского: «…Сердцем тюремно-лагерного архипелага – Колымой – правил тогда московский законник Ваня Львов, сидевший в лагере у бухты Ванино. Колымские зэки (колымаги) утверждали, что его опасался даже стотысячный ВОХР. Притом Ваня Львов слыл интеллигентом: не пил, не курил и заставлял шестерок доставать для него Достоевского и Чехова. И с тем, и с другим классиком вор готов был поспорить насчет сахалинских традиций, описанных в „Записках из мертвого дома“ и в „Острове Сахалин“. Спустя несколько лет куратор Колымы Иван Львов был убит наемником».}

Кстати, даже если кто-то по воровским законам подлежал уничтожению, то лагерный суд был гораздо лучше советского: это был суд присяжных, в котором принимали участие по 50–70 человек. Суд шел несколько дней, и даже если выносился смертный приговор, то приговоренному в течение нескольких дней давали возможность покончить с собой. И приговоры выносили весьма обоснованные. Например, приговор негодяю, который насиловал мальчиков и своими деяниями возбуждал злобу в рабочей массе. А рабочая масса – это же большинство!

Вот и Горбачев все кричал на съезде: «как рабочие скажут, так и будет». А между прочим, по статистике, самый большой процент преступников всегда составляли рабочие, самые жестокие преступления совершали они же… Мы-то тогда, конечно, о социологии не думали, просто понимали, что рабочих много, и старались, чтобы они были за нас…

Потом, когда я повзрослел, у меня стал патроном Черкас Толя. Тоже вор в законе. Но, с моей точки зрения, человек нехороший. Он унижал людей, часто бил ни за что… Это мне не нравилось, и мы с ним разошлись. Нет, меня он не унижал никогда. Если бы он меня унизил, то умер бы гораздо раньше. Я уже был тогда не тот…

Вообще, скажу тебе, что все авторитеты, кого я знал, это люди, которые никогда бы не пошли на убийство. Мента убить было нельзя – даже мента! За хулиганство можно было просто жизнью расплатиться. Собственно, к нам и уголовный розыск относился адекватно. Правда, тогда не появилось еще управлений по борьбе с организованной преступностью – так борьбы и не было. А в разрушении воровских законов были заинтересованы те же, кому выгоден и нынешний беспредел…

Жулики они все…

– У меня были потерпевшие. Такие, как Анатолий Минц{ Минц Анатолий Ефимович (1928–1977) – актер, долгое время прослуживший в Ленинградском государственном театре музыкальной комедии. Его можно увидеть в крошечных эпизодиках в советских музыкальных комедиях «Соломенная шляпка» и «Небесные ласточки». Слыл страстным коллекционером антиквариата.}, как Захоржевский – друг маршала Говорова. Это – насосы, крупные спекулянты, которые в общем-то жили и живут за счет пьющих. Ни в одной стране мира, кроме нашей, вы не купите так дешево у пьяницы драгоценную вещь. Вот мои потерпевшие и грабили таким образом людей, скапливали огромные ценности. А я имел интерес оставить их без ценностей.

Например, у Захоржевского был орден, «Большой крест Германии». Всего было изготовлено 15 таких крестов – даже Геринг и Гиммлер не имели этих наград. Я этот крест взял чисто – по 144-й статье. Потом он, правда, оказался на столе у генерала Михайлова в ГУВД (тогда он был вообще-то еще полковником…). Продали меня, как это обычно бывает.

Или вот Минц. Богатейший человек. Но я взял у него только две папки: одна с орденами архимандрита Киевского, другая с монетами. До остальных ценностей – а их Минц накопил на миллионы – я не дотронулся. Зачем обижать совсем-то? Поделись немного – и хватит. И Минц был жив-здоров, пока на него сосулька не упала… Я вот никогда ничего не накапливал…

Что?.. Нет, я не любуюсь собой. Просто сейчас, когда я вижу по телевизору, как за бутылку пива девушку разрубили на куски, то понимаю, что, встав на свой путь, я поступил правильно, на мне нет крови. Конечно, обижаются на меня некоторые, но обида – она быстро проходит. У этих жуликов продолжается нажива, и они снова становятся жирными… Настоящих-то коллекционеров у нас нет, у нас ведь невозможно коллекционировать без спекуляции.

Между нами говоря, я всю жизнь вредил, препятствовал вывозу из России живописи, особенно большой, хорошей… Вот последний раз проморгал: из запасников Эрмитажа 32 полотна XVII–XVIII веков, голландцы и фламандцы, были переправлены в Аргентину. Я знал Бориса Борисовича Пиотровского. Между нами говоря, он уж не такой герой в золотых звездах, как его изображают. Была у него секретарь, в Америке она сейчас… М-да… Короче, он мог бы не допустить такого хищения. Но у них же в Эрмитаже лет тридцать не устраивалась ревизия! Представляешь? Тридцать лет! В запасники запускали вытирать пыль студентов, а они, бедненькие, крали там потихоньку, отдавали потом за литр пива. Да, все это я хорошо знаю и за слова свои отвечаю – обо всем этом не мог не знать Пиотровский. Знал. Мне самому предлагали не раз вещи из запасников Эрмитажа, но я не покупал. У меня дома были только «честные» вещи. Когда в 1976 году меня арестовали, в ГУВД была «комната Алексеева», и туда приводили коллекционеров, чтобы они там что-то опознали. А я краденых вещей терпеть не могу!

А из Эрмитажа вещи уходили… Дочка главного реставратора Эрмитажа это организовывала. Она уже выехала из страны, да и реставратор помер… Нет, фамилии я тебе называть не буду, это не в моем стиле. Как ты думаешь, мог я противостоять главному реставратору? Я уверен, что половина полотен Эрмитажа сейчас – не подлинники… Нет, про историю с «Данаей» я говорить не буду, еще живы люди… А вот эти 32 полотна – громадной ценности, государственного значения – сейчас в Аргентине. Полотна все подписанные. В Эрмитаже еще лет двадцать можно воровать…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация