Эспада, подобный натянутой струне, неотрывно глядел вперед. Вот он оскалился в улыбке, заметив плясунью. Кивком подозвал.
– А где все? – удивилась Зоэ, еще раз огляделась, подошла вплотную и без возражений нырнула под руку, едва заметив приглашение. – Рэй?
– Таким ходом скоро догоним, полагаю, – хмыкнул дон Эппе. Помолчал, ожидая нового вопроса, не получил его и взялся отвечать по своему почину. – Постепенно я понял, что заката не будет, и столб света станет последним причалом для всех кораблей. Н-ну, дело ясное, так бы и случилось, если ничего не делать. Я вызвал Вико. Мы принялись прикидывать так и эдак. Народец тоже разобрал, что дело тухлое, струхнул. На «Анде» затеяли бучу – там не команда, а сброд свежего набора, гонору много, ума чуть. Они пошумели и предложили: тебя в бочку – и за борт. Умилостивить море по обычаю, человечиной. Н-ну, я умилостивил…
Эспада расхохотался, чуть поправил штурвал и покосился на Зоэ. Плясунья испуганно охнула, наконец-то заметив свежий шрам на спине дона Эппе и длинный шов по живому на руке.
– Рэй, как же это?
– Н-ну, как… обычно это. Даже весело. Тэо в один миг отпустил мне грех самоуправства, затем мы вдумчиво и основательно разобрались с прочими грешниками. Крюк на культе брата Тэо – сильная штука, очень полезная для проповеди, пробирает до печенок… Буза завяла до скучного быстро, мы набрали пяток толковых людей, оставили себе люгер. Вико обозвал прочих тухлой селедкой и корабельными крысами, скомандовал подъем парусов, кое-кем украсил реи, пообещал вернуться и прирезать меня, если я придумал все криво. Они ушли, их отпустило, а мы остались. Было тихо и сонно, я успел выхлебать кувшин вина, пока он не выявился. С тех пор штормит, но мимо нас. Я совсем недавно сменил у руля Тэо, прочие дрыхнут. Что еще рассказать?
Зоэ уткнулась носом в драную рубаху Эспады, опять немного пьяного, слегка нетвердо стоящего на ногах – но скорее от потери крови и усталости, чем по причине выпитого. На душе сделалось светло, как будто она листок, яркий осенний листок, оторванный ветром от старого стебля и отправленный в полет, на поиск нового места в ковре жизни.
– Рэй, зачем ты сказал тогда, во дворце, что не станешь со мной танцевать? И еще добавил…
– Спьяну? Н-ну, наверняка так и было, – охотно предположил Эспада, оживился и добавил: – вот протрезвею, скажу что поумнее. Зоэ, танцевать можешь вообще-то с кем угодно, разве ты виновата, что они путаются в волосах? Но с площади будешь уходить только со мной.
Зоэ закрыла глаза и долго молчала, словно могла так вот простоять всю жизнь. Под сильной рукой, ощущая медленно бьющееся сердце Эспады… Когда жар со щек немножко сдуло ветром, когда волнение чуть схлынуло, Зоэ осторожно открыла глаза.
– Я буду уходить с площади с тобой. Даже перестану всех подряд и сразу зазывать в семью. Ну зачем мне лишние… братья?
– Да, в смысле братьев список закрыт, – усмехнулся Рэй. – Разве вот Альба вернется.
– Да, Альба… Кстати, а где…
– Вон там, по курсу, – морщась, Эспада упрямо поднял заштопанную руку и указал вперед и вверх. Снова расхохотался. – Н-ну, развлекусь я, слушая визг корабельных крыс, когда мы догоним их при таком-то попутном ветре… и они увидят это!
– Это… – нахмурилась Зоэ, с сомнением всматриваясь в пену волн и туч, в быстрое мелькание серого и белого на невнятном фоне. – Это что? Кто…
– Я ж сказал, танцуй с кем угодно, – хмыкнул Эспада. – Даже с Ноттэ в его нынешнем виде.
Глава 12. Большой торг
Дорога в карете от столицы до поля боя для королевы оказалась худшей из пыток – добровольной, непрестанной и невыносимой. Упругие кожаные кольца и ремни наилучшего качества, исполненные превосходными мастерами изгибы сложных рессор, огромные колеса – все это обещало наивысшее удобство, а на деле создавало невыносимую тошноту и головную боль, помрачающую рассудок. Изабелла терпела, подозревая каретных дел мастеров в измене и тайном умысле извести правительницу, а заодно и пребывающего в утробе наследника. От своих нелепых подозрений, даже сознавая их надуманность, королева злилась ещё более. Перемогая тошноту, она ругалась грязно и многословно, угрожала карой любому подвернувшемуся некстати слуге – а некстати уже к полудню были все без исключения.
Несколько раз на закате, измотанная ненавистной дорогой, её величество клялась замковым камнем, фундаментом Башни и даже именем Мастера, что немедленно казнит предателя-еретика, если в её стране ей снова посмеют указывать, что верно и что неверно. Абу смиренно кивал, не утрачивая улыбчивого спокойствия, совершенно безумного по своей сути. Затем он открывал окошко и негромко распоряжался увести заседланного коня, поданного по приказу королевы: верховая езда строго запрещена для её величества, он лекарь и ему виднее.
Изабелла от спокойствия Абу вкупе со здоровым его видом и безразличием к угрозам приходила в ярость, кричала до хрипоты, что для неё же здоровой – немыслимо. Аше слушала, хмурясь и не прекращая полировать лезвие несравненного копья. Наконец, маари решительно сжимала губы, распахивала дверцу, молча прыгала в седло злосчастного коня, готового стать поводом к расправе над Абу. Она скакала во весь дух искать короля, патора или хотя бы настоятеля Серафино, пока нарочито нерасторопные слуги вытаскивали посла Алькема из кареты, связывали как можно тщательнее и медленнее, поглядывая по сторонам и ожидая отмены приказа о казни от тех, кто еще мог отменить его…
Накричавшись до изнеможения, подышав свежим воздухом в покое, без монотонного колебания мягких рессор, Изабелла постепенно успокаивалась. Пятнистый румянец покидал её щеки. Ослабевшие руки искали платок, и расторопные слуги подавали тот самый, что заранее приготовил Абу: смоченный в уксусе, смешанном с солями и вытяжками трав. Выпив медовый настой королева смолкала окончательно, опускала тяжелые припухшие веки, откидывалась без сил на подушки, пытаясь уравнять на невидимых никому весах тяжесть своего неправедного гнева – и груз доводов рассудка. Или, почему бы и не так: чувство вины перед лекарем – и право королевы быть всегда и во всем безупречной?
Кому ведомы тайные мысли наделенных властью… Пока Изабелла молчала, упрямо не давая распоряжения к отмене казни, пока слуги медлили, тем исполняя волю короля и патора, пока Абу философски размышлял о превратностях судьбы, наблюдая затяжку узла веревочной петли на своей шее – наконец-то прибывал один из тех, кто имел власть и желание эту судьбу переменить к лучшему.
– Бэль, как ты бледна, – искренне пугался король, если Аше умудрялась быстро найти именно его. – Эй, примите коня. Мы желаем ехать в карете. Бэль, может быть, всё же следовало остаться во дворце? Наш малыш…
– Получены важные новости из столицы, – строгим голосом врал настоятель Серафино, если спасать посла приходилось ему, не наделенному должной властью. – Может быть, стоит отложить казнь и рассмотреть прежде особые обстоятельства? Вот, например…
– В делах веры и ереси служители Башни разберутся своею властью, – мягко обещал патор, если Аше находила первым его. – Препроводите сего безбожника на беседу с братом Иларио. А я пока что позабочусь о том, чтобы общение с ним не оказало дурного влияния на тех, кто вынужден терпеть сие недоразумение в нашем походе…
