– Я не побоялась зверя из сна, – прошептала Зоэ, ложась удобнее и зарываясь лицом в старую, пропотевшую подушку, терпко пахнущую травяной трухой. – Я пошла к нему, и он признал меня. Тогда я увидела в своем сне странное море, гладкое и яркое. Совсем похожее на сегодняшнее море… Это был совет? Предостережение? Обещание? Не знаю. Не знаю! – Зоэ всхлипнула едва слышно и прикусила губу. – Но я разберусь. Отдохну немного и сразу разберусь…
Зоэ зевнула, улыбнулась тьме, обнимающей душу дружелюбно, легко. Тьма трюма казалась вовсе не страшной, она была родной, она пахла знакомо и привычно. Плясунья пощупала край одеяла. Хихикнула: Эспада приволок свое, рваное в двух местах и старательно заштопанное. Что делать… таково обычное состояние имущества этого неимущего дона. Эспада ничуть не умеет думать о том, что ценил дедушка Челито: о покое, достатке, выгоде и репутации. Как принимать сердце ухажера, если он не отягощен иным имуществом? Пожалуй, он более беспечен, чем ветер, легок на подъем, как перелетная птица…
– Рэй, – сонно прошептала Зоэ. – Смешной.
Уже накрываясь с головой сном и одеялом, она напоследок подумала – будто в щелочку подсмотрела обычный мир людских представлений: что значит для неё слово «смешной», хорошее оно или опасное? Шерстяной сон уже гладил щеку, баюкал, уводил все дальше. Бережно придерживая за пальцы, сон помогал пробраться через волокнистую мешанину сумерек, выйти на синюю упругую гладь моря и уверенно взглянуть на алмазное солнце. Во сне такое особенное солнце было – совсем не опасное, просто чужое. Ну и пусть. Не страшно! Ничуть не страшно, пока где-то рядом, за спиной, устроился королевский пес. Он ревниво и чутко присматривает за плясуньей, и никакие твари, самые отъявленно-жуткие, не смогут тайком подкрадываться, слизывать следы и отнимать уверенность в себе.
Во сне ничто не стесняло движения. Будто разговор с Эспадой, вогнавший в краску и такой неловкий, сделал мир… проще.
Зоэ повела плечами, вскинула руки, улыбнулась, рассматривая широкие радужные рукава. Они казались подобны крыльям, пахли весной и утренним дождем. Босым ногам Зоэ было замечательно приятно ступать по ворсистому мелкому бархату моря, похожему на траву, покрытую жемчугом росы. Зоэ танцующим шагом направилась к столпу света, вглядываясь в его стеклянное нутро. Там переливались, обдавая жаром и холодом, картины нездешнего. Неведомое копилось там, оно было манящим и недостижимым, оно ловко ускользало от прямого взгляда. Но искоса, боковым зрением, порой удавалось поймать краешек нездешнего. Вот мелькнул лиловый луг под дюжиной разноцветных светил, мгновенно меняющих его окраску. Вот пронеслась хвостатая звезда и сгинула во вспышке пурпурного тюльпана, раскрытого ей навстречу. Вот сказочная птица изогнула длинную бирюзовую шею, закрутилась, дрогнула – и сбросила оперение, делаясь чем-то совсем иным…
Стекло столпа дышало и лоснилось, трепетало маревом миражей, источало ароматы, рассыпало блики и тени – радость, огорчение, удивление. Только один луч, подобный гудящей натянутой струне, оставался неизменным. Он соединял Зоэ – и сокрытый в фальшивом облаке свет.
Плясунья улыбнулась, подставляя лицо легкому дыханию.
– Альба найдет меня сам, – шепнула Зоэ, испытывая непоколебимую уверенность в сказанном. Такая вера дана лишь спящим. – Ноттэ, ты должен был забрать меня с острова Серой чайки. Ты обещал вернуться! Это твой долг, и, кроме меня, его некому стребовать. Может, и нет иных струн, еще звучащих для тебя в моем мире. Может, в других мирах тебе куда интереснее. Но ветры путаются в моих волосах, значит, я смогу настоять на своем. Тут удобное место! Ты – дыхание моего мира. Ты родился здесь и вырос тоже здесь. Ты нужен здесь очень многим: мне, Кортэ, Альбе, королеве, дону Вико… У тебя большое сердце, а это дар, который для нашего мира – редкость и ценность. Ты умеешь отдавать, а ведь даже я привыкла копить для себя, не золото – так родню. Ты и Рэй, вы очень похожи. Вы беспечные, вы легко отдаете… и никто вас не понимает. Вы совсем непутевые, так это называется у людей, которые умеют жить сытно и благополучно. И всё же именно поэтому Рэй… смешной. – Зоэ улыбнулась, глядя в стеклянный столп света и более не беспокоясь о его чуждости. – Я буду танцевать с королевским псом. Завтра и… и всегда. А сегодня я хочу танцевать с тобой. Ноттэ, сын заката, я приглашаю тебя!
Зоэ рассмеялась, чувствуя себя сумасшедшей и пьяной, совсем как Рэй в тот памятный день, когда он перегородил лестницу и азартно шептал «ближе, еще ближе, я не ощущаю твоего дыхания»…
Плясунья скинула шаль с плеч, лишь теперь и заметив – была шаль, а вот теперь ее кружево легло пеной на шелк моря. Пальцы сжались в щепоти и раскрылись двумя бутонами, одному Зоэ дозволила расти на трепетных лозах рук, другой подняла высоко, к самому сиянию столпа, то ли желая подарить, то ли дозволяя ощутить его аромат. Но лепестки-пальцы уже сомкнулись вновь, руки упали… медленно, очень медленно и мягко перебирая струны тугого воздуха.
Руки двигались быстрее, рисуя гирлянду цветков. Мгновенно вспыхивали раскрытые пальцы-лепестками, снова прятались в бутоны сомкнутых ладоней. Достигнув зенита, ладони сошлись в уверенном хлопке, звук породил круговое колебание на поверхности моря. Одна ничтожная морщинка волны побежала все дальше, дальше… Ей вослед устремились новые волны. Ритм выстукивался, отщелкивался все яростнее и туже, пятки месили морской шелк, сминая его складками. Радужные рукава черпали дыхание ветра, вскидывали вверх, рассыпали охапками и снова набирали…
Сияние столпа слоилось, облако опускалось все ниже – или это море наполняло собою мир? Зоэ кружилась в танце, облитая дождем света. Она купалась в сиянии. Соцветия, сотканные пальцами, оставались висеть призрачным узором, движения рук рисовали густую сеть стеблей и листьев. Сотканный из танца виноградник вился по колонне света выше и выше, ощупывал её, крепился – и рос в неведомое, проникал в нездешнее, соединял миры.
Наконец, уверенная ладонь обняла пальцы плясуньи, крепко их сжала. Рука ощутила тепло кожи и радость встречи… Зоэ рассмеялась, встряхнула наполненными ветром кудрями, начала оборачиваться к тому, кто все же пришел и поймал её руку, приняв приглашение к танцу, – и проснулась.
За обшивкой корпуса корабля звенела бегучая вода. Крупные лобастые волны упирались в бок и толкали люгер, как игрушку, то на пенный гребень, то в пропасть гиблой тени… Ветер все еще насвистывал ритм, владевший танцем из сна, ветер и сам танцевал, не унимаясь и норовя стряхнуть с каждого корабля мокрую рубаху парусов.
Зоэ охнула, вскинулась, торопливо нащупала край люка и распахнула его, в последний момент запоздало сообразив: в шторм так поступать не следует!
На палубе было сухо и спокойно, голые реи прятали плотные коконы непроклюнувшихся парусов и лишь один – малый косой – выгибался и хрустел от натуги. На удалении в треть лиги пена большого шторма плела кружево в мешанине туч, слитых с волнами. Люгер был внутри бури и скользил по лишенным гребней пологим волнам спокойно и даже лениво, будто сон не иссяк. Зоэ старательно ущипнула себя за локоть, опустила крышку люка и пошла по танцующей сухой палубе на корму. Туда, где стоял у руля Рэй.
