Серый туман сник у ног кудлатой шкурой чудища. Сделалось возможно поверх лохматых волокон увидеть море, гладкое, как атлас королевского платья. Складочки волн одна за другой сминались и расправлялись под дуновением любимого ветра. Солнце сияло безупречным алмазом… Ладонь по-прежнему щекотали крошечные лапки, Зоэ захотела перевести взгляд, рассмотреть то, что согрело руку – и проснулась.
– Аль, – улыбнулась Зоэ и крепче сжала ладонь названого брата, сидящего на краю кровати. – Какой был сон гадкий, но я молодец. Правда. Я не испугалась. Почти, то есть сначала даже очень, а потом – ничуть.
Рядом раскатисто захохотал Кортэ, брякнул чем-то и придвинулся ближе: рыжий, крупный и такой довольный, что последние страхи растворились, сгинули. Сын тумана снова рассмеялся, щелкнул Зоэ по носу, перегнувшись через плечо Альбы… и пропал, ушел. Зоэ вцепилась в руку Альбы обеими ладонями, обняла её и устроила под щекой.
– Ты никого не боишься, это неправильно, – вроде бы отругал нэрриха. – Даже Рэй сказал, что ты непостижимо смелая. Он заходил, принес виноград и еще красную шаль. Сказал, ты поймешь.
– Он сам-то как?
– Вчера он мучительно бредил, сегодня вздохнул облегченно, – задумчиво сообщил Альба. Шевельнул бровью. – Свет мой, ведь ты не пустотопка. Утанцевала бедолагу в единый миг так, что он по сю пору от вина отказывается. Руки дрожат.
– Пройдет, – виновато понадеялась Зоэ.
Кортэ вымерил шагами комнату, бесцеремонно отпихнул Альбу и рухнул возле изголовья, в обычной своей грубоватой манере чертыхнулся, велел не притворяться больной и садиться. Сам бережно поддел под шею и поднял, сунул в руки чашку с крепким бараньим бульоном. Это кушанье сын тумана перенял у Эспады и находил, после доработки рецепта, наилучшим. Сегодня он наверняка сам готовил для поправки здоровья: кто бы еще накрошил столько зелени и намешал столько южных пряностей?
– Это не еда, а духи, – заподозрила Зоэ, принюхиваясь и чихая.
– Как же! Ты пей, а не нюхай, – в тон отозвался Кортэ. – Я залил в Рэя две миски, он сперва булькал и вякал, но потом вспомнил, что в мире есть женщины. Так и сказал. Мы славно обсудили, что можно и нужно делать пьяному нэрриха с моим воспитанием в порту, ночью…
– Прекрати портить ребенка, – тоном заправского папаши Альба отчитал учителя.
– Ага, испортишь её, как же, – снова заржал Кортэ. – Немалый мешок золотишка отдал бы, чтоб глянуть, какую забористую ересь они выплясывали с Рэем под лестницей, если секретарь Изабеллы до сих пор не найден. Загулял, последний раз его видели утром в порту, с тремя девками в обнимку, во как проникся мыслями о смысле жизни… Допила?
Зоэ кое-как проглотила последнюю порцию чудовищно жирного бульона, похожего на сплошное топленое сало. Кивнула, едва сдержав рвотный позыв. Отдышалась и жалобно глянула на Кортэ, веселого и безжалостного. Рыжий уже приготовил новую чашку, заметил интерес во взгляде больной и кивнул: да, это вкусности, присланные послом Алькема. С чего бы послу грузить сладкое в емкости, похожие на бочки, а не на чашечки, Зоэ даже и не пыталась сообразить. Она жевала, облизывалась и чувствовала себя счастливой. Ярким золотым днем набивать брюхо впрок, да при двух нэрриха, да в знакомой комнате – это так надежно, так обычно и основательно-мирно, что хотелось продлить удовольствие.
Чувствуя себя липкой и сладкой с головы до пят, облизывая пальцы, капая медом на одеяло, Зоэ жевала, давилась, хватала новые куски, кивала смешному в своей суетливости Альбе, предлагала тащить шербет и мороженое, того и другого побольше.
– Лопнешь, – робко упрекнул безотказный «папаша».
– Ло-опну, – блаженно прижмурилась Зоэ, вспоминая иной и не менее прекрасный день, когда она, спасенная Ноттэ утопленница, сидела в каюте «Гарды», лучшего люгера всей Эндэры. И первый раз за свою жизнь была сыта. – Мне еще Ноттэ так говорил, а я не лопнула! Я вместительная, – Зоэ похлопала себя по животу и рассмеялась, ощущая жар сытости и головокружение счастья. – Аль, как там дело с лошадкой?
– Три синяка, ссадина и вот, след от хлыста, – вздохнул нэрриха. – Это меня маэстранте, назвал уродом и проклятием для коней.
– Ты угощал лепешкой?
– Ах, да, еще укус, – криво усмехнулся Альба, отдернул манжет и показал руку.
– По носу бей, – привычно предложил Кортэ, покосившись на крупный синюшный след зубов. – Как ты допустил? Ты нэрриха, значит, ты быстрее. Пусть боится.
– Лошадь бить хлыстом хвостатым из-за собственной ошибки? – виновато вздохнул Альба и спрятал укус под тканью.
В комнату без шума скользнул дон Вико, словно отозвавшийся на мысль о люгере. В необычной для этого громогласного и непререкаемого моряка манере огляделся и плотно прикрыл дверь, кивнув спутнику, которого оставил в коридоре стеречь покой. От порога Вико прошел к кровати и бросил на столик у изголовья связку сушеной рыбы.
– Для безделья, – пояснил он Зоэ, пристраиваясь на стуле. – Самое то, жевать да облизываться. И вкусно, и опять же – вроде занятие, хотя бы и для зубов… Альба, не сочтите за труд, постойте у оконца, дует, штора вон как ходит.
Нэрриха молча исполнил нелепую просьбу, выглянул в окно, прикрыл створки и остался стоять у неподвижной шторы, посматривая в парк. Кортэ без всякий указаний прошел к камину, сел на коврик и принялся щуриться и посвистывать. Зоэ настороженно повела плечами: она знала и причину раздражения рыжего нэрриха, и смысл его свиста. За звуком Кортэ прятал большую работу, едва посильную при его опыте: следил, чтобы ни в чье ухо шальной ветерок не донес отголоски разговора.
– Что случилось? – шепнула Зоэ, не надеясь на честный ответ.
– Ничего страшного, – немедленно соврал Альба.
– Ты бы стих сплел, будь все ладно!
– Девку, что видела танец, я поискал, уж всяко я знаю людей в любом порту, пусть даже и речном, – негромко сообщил Вико, не поднимая взгляда и излишне усердно выбирая из миски мелкие кусочки сладкого. – Как Эспада и сказал: рыжая, кличут Тэто, ошивалась близ гостерии «Рыбий хвост». Одета была в черную юбку и светлую кофту, новую. На шее медальон с буковкой «Т», и второй – серебряный образок святого Аввы. Вроде, нет ошибки.
– Нашел? – уточнил Альба.
Вико кивнул, ссыпал с ладони сладкое… и принялся придирчиво выбирать более крупные куски, косясь на Зоэ и хмурясь. Молчание затянулось, Кортэ выругался и велел «вываливать кучей, как есть и со всей вонью», потому что присутствующие, хотят они того или нет, в этом самом увязли – аж по уши.
– Если бы её просто зарезали, я бы и не обратил внимания, ремесло гнилое, да и Эспада – тот еще спутник, ему полгорода тайком нагадить не прочь, – поморщился Вико и снова ссыпал сладкое с ладони, и отряхнул руку. – Вчера её уже никто не видел. Я дал родне денег и велел поднять шум, потребовать разбирательства. Искали, все было зря… Пока тело не подбросили, словно в насмешку, к самой гостерии. Кто и когда в точности, после заката или уже к утру ближе – не ведаю. Дальше и того чуднее дело закрутилось: девку спешно схоронили, и не абы кто, расстарались чернорясники. Объявили, что руки на себя наложила, что грех несмываемый и надо упокоить тело вдали от столицы.
