– Черт, как плохо не быть диким, простым и даже тупым, – посетовал Кортэ. Вслушался в звуки вне зала и негромко бросил: – Стоять! Сам выйду в коридор, ждите.
Аше все шептала, не в силах принять невольное свое предательство долга маари, суть которого пока оставалась для Кортэ таинственной. Сын тумана надел перевязь с оружием и тихонько покинул спальню, давая Аше возможность наедине с собой разобраться во всем или хотя бы просто поплакать.
В коридоре ждали два служителя в багряном. Оба подчеркнуто вежливо поклонились Кортэ и плавными единообразными жестами предложили следовать к лестнице. Рослые, без знака принадлежности к какому-то ордену, но смутно знакомые: вроде бы похожие невыразительно-спокойные лица мелькали за спиной патора, в его малой свите.
Сам патор расположился в светлом зале первого яруса, в глубоком кресле возле окна, рядом с инкрустированным костью и каменьями массивным низким столиком. На широком блюде горой золотисто-зеленого сияния громоздился виноград, налитый солнечным светом. Факундо задумчиво отщипывал по ягоде и неторопливо жевал, не выплевывая косточек.
Кортэ прошел через зал, тяжело вздохнул, поклонился высшему служителю Эндэры и Тагезы, почти святому согласно догмам Башни и уж точно, без всяких догм – весьма умному. А может, даже мудрому. Патор, не отвлекаясь от винограда, протянул для поцелуя перстень и указал на кресло по другую сторону от столика.
– Иларио поведал мне, что тварь потрепала тебя, но ты проявил стойкость, достойную последователя ордена Постигающих свет… – Факундо глянул на нэрриха прямо и снова занялся виноградом. – Он не преуменьшил тяжести борьбы. Однако же я не намерен решать тут вопрос святости и греха, а равно благодарности или награды. Тварь по-прежнему сильна и даже… ужасна. Я выслушал посла Алькема, я снизошел до общения с кебшами и испросил доступ ко всем книгам королевской библиотеки… Мои люди искали неустанно, без сна, но это лишь укрепило в убеждении: чем бы оно ни было, брат Кортэ, кроме тебя никому не изгнать это. Мы пробовали, читали должное… – Патор глянул на нэрриха. – Ты хотя бы свободен он влияния твари? Ты вздумал штурмом взять дворец, более похожий на замок, и преуспел. Коннерди, скажем так, сочли тебя худшим злом мира. Никто не думал, что одному нэрриха по силам учинить столь изрядный ущерб. Но ты никого не убил, и я не внял их ложным доносам.
– Значит, эта дрянь не сгинет сама.
– Вчера служители ордена Скорбящих душ еще могли находиться у стен склепа, – нехотя выговорил патор, рассматривая на свет крупную ягоду. – Они опытны и искусны в изгнании тьмы, подтачивающей души слабых. Но их усердия мало. Сегодня всякий, кто пробует коснуться камней склепа, впадает в оцепенение. Обряд позволяет очистить его рассудок и, вероятно, уничтожает червоточину в душе… Но я дал совет до поры держать пострадавших в нижних подвалах. – Патор бросил виноградину и откинулся в глубину кресла. – Иларио исключительно верен Башне, два года назад он мечтал о праве стать карающим орудием веры, он намеревался уничтожить ересь без пощады и слышать не желал об идеях сосуществования. Его фанатизм настораживал меня, не скрою, а также приводил в восторг патора Паоло… что пугало меня куда более. Иларио мог бы получить немалую власть уже теперь, но предпочел место библиотекаря и грех винопития, отягощенный иными слабостями, делающими его похожим на… человека.
Корте кивнул и улыбнулся. Братом библиотекарем нельзя не восхищаться. Сам патор знает по имени и в лицо, шутка ли! Понять бы еще, зачем вдруг упомянул и что хотел сказать этим? Кортэ приподнял бровь, демонстрируя свое бессилие рассмотреть суть намека.
– Твоя женщина… – продолжил патор. – Иларио таким безразличным голосом назвал её «дикаркой с юга», что я насторожился. Проверил все, поприжал южного молчуна-посла, знающего более, чем подобает. Она маари, несомненно. Не только в библиотеке Алькема и памяти Оллэ есть намеки на суть дара дикарей. Она важна Башне и одновременно дорога тебе… – Патор потянулся за ягодой, искоса глянул на Кортэ и снова утонул в тени. – Я поучаствую в заговоре молчания. Более того, получив от тебя словестное подтверждение догадок, я сразу дам ход оглашению указа, объявляющего её новой королевской плясуньей. Изабелла уже подписала.
Патор шевельнул пальцами, от дальних дверей беззвучно примчался рослый воин в багряной рясе, склонился на колени и протянул лист. Кортэ просмотрел и вернул. Поморщился, критически изучил виноград, подцепил самую крупную гроздь, поднял повыше и принялся объедать с ветки, жадно вгрызаясь и позволяя соку течь по подбородку.
– Надеешься сойти за дикого и глупого? – поинтересовался патор. – Даже за глухого? Занятное ты существо. Всегда хватаешь самый жирный кус и жрешь в три горла, а только вся твоя жадность – не более чем маска.
– Не будем о масках, – попросил Кортэ. Бросил пожеванную гроздь, облизнулся и сел прямее. – Вы позволите Аше жить спокойно и даже обеспечите защитой. Полагаю, услуга встанет мне дороговато?
– Сегодня последний день, когда можно извести тварь без больших жертв среди людей, это подтвердил всезнайка Абу, то же самое мы вычитали в книгах самых разных сортов ереси или веры, – патор сложил руки на животе и сплел пальцы. – Не знаю, во что тебе обойдется борьба. Мне безразлично, ты не человек, а я отвечаю за души смертных, пусть с твоей точки зрения подобное разделение условно и даже греховно… Или до заката все решится, или ей не жить. Для каждого есть узда и хлыст, скажу предельно прямо: я использую то и другое, чтобы ты направился, куда мне надобно, и поспешил. Иларио, дикарка, твой приятель Энрике, его жена и сын – я знаю их всех.
– А не злить и воззвать к моей вере – разве не надежнее? – поморщился Кортэ.
– Я хочу, чтобы ты занялся делом с тем же рвением, с каким без приглашения жрал мой виноград, брат Кортэ, – сухо улыбнулся патор. – Цену я назвал. К вере воззовет Иларио. Мне ли не знать, что ты еретик и почитаешь друзей более, чем умозрительные идеи. Ноттэ был ровно таков, ты его ученик.
– Достойный? – ревниво уточнил Кортэ.
– Вполне, – патор позволил себе улыбнуться мягче и свершил знак замкового камня. – Благословляю тебя, брат Кортэ.
Высший служитель поднялся из кресла, кряхтя и растирая спину. Багряные мигом оказались рядом, почтительно подали резной посох с серебряной рукоятью, поддержали под локоть. Кортэ хмыкнул, изучая хватку морщинистой руки, и остался доволен.
– Об оплате, – сказал он в спину патору и тот остановился, нехотя и медленно обернулся. – Не могу не торговаться, таков уж есть. Каюсь.
– Отпускаю грех, – по-прежнему мягко согласился патор.
– Черный Убальдо. Его не причислили к святым?
– Еще одно подтверждение меры ереси в вере твоей, – посетовал патор. – Знаю эту историю. Барон по рождению, разбойник по образу жизни и грешник по убеждениям, замаранный в крови сверх всякой меры. Ты не мог не заметить… такого редкого зверя. Но Башня изучит все обстоятельства и, кто знает, Бог милостив к заблудшим чадам своим.
Патор отвернулся и зашагал несколько быстрее прежнего, Кортэ заподозрил, что неглупый от природы служитель сполна осознал: исключить новый торг позволяет лишь дверь, плотно закрытая за его спиной. Нэрриха мстительно прокашлялся, патор с выражением помянул Мастера и сжал рукоять посоха. Сыну тумана стало занятно: насколько длинный клинок скрывает очередная безобидная на вид палка в руке Факундо, такого мирного по первому впечатлению?
