– Тогда попробуйте остудить мой гнев своим усердием в покаянии: доставьте оба договора, ведь есть и второй, приготовляемый для завтрашней сделки со мною. Читая занятные тексты, я из бешенства мигом вернусь к мирной задумчивости, – предположил Кортэ.
Мужчина нехотя, подчиняясь неизбежности, кивнул. Соорудил на лице такое положение пригубных складок, какое можно при желании принять за улыбку, а вовсе не счесть оскоминой… Кортэ приложил усилия и – принял за улыбку. Сам оскалился, предоставив собеседнику возможность постараться и счесть этот хищный азарт – ответной улыбкой. Нэрриха хлопнул кебшу по плечу, подмигнул главе гильдии, ничуть не обрадованному своей ролью малосведущего и незначительного в квартале человека. Второй кебша из обозначенных Иларио, как «старая кровь», молча встал и шагнул к двери.
– Принесу требуемое, – не глядя на заступившего дорогу багряного стража, молвил он, адресуя сказанное сидящему у стены кебше – собеседнику Кортэ, и тем признавая его главным.
– Вам помогут, вдруг ноша окажется тяжела, – Иларио подобрал со стола нож и принялся задумчиво рассматривать лезвие. – И вот что: не старайтесь отсылать сообщений в порт. Брат Кортэ о том, возможно, и не узнает… в отличие от меня.
Кебша, первым затеявший разговор о тайном, скривился, улыбка окончательно и необратимо сделалась оскоминой. Мужчина осознал это и согнал с лица неподходящее выражение, оставив лишь безразличие. По мнению Кортэ, кебша был подобен запертому толстостенному сундуку в надежной оковке, с добротным замком. Сундук полагал себя надежнейшим в мире вместилищем тайн – и все же угрюмо прямил щель рта-крышки, чуя близкое присутствие Иларио, знающего толк в отмычках. А еще он только что познакомился с манерой Кортэ орудовать булавой, обнаружив преграду на избранном пути и разнося её в щепу, а при надобности – и в пыль…
– Это срочно, извольте пропустить, – настаивал в коридоре некто со скрипучим упрямством опытного жалобщика, привыкшего судиться по поводу и без. Ему басовито-отрицательно отвечали, но надтреснутый голос звучал всё явственнее, подтверждая могущество тусклых людишек с чернилами на пальцах и в душе. – Извольте, я готов подписать любые гарантии и подать должные бумаги хоть бы и королю. Именем Мастера, я настаиваю. Я дойду и до маджестика, вам ли не знать о моих связях и покровителях.
Кортэ распахнул дверь, вытолкнул в коридор кебшу и багряного брата, выделенного в сопровождение. Продолжая жест, цапнул за ворот назойливого гостя.
Тощий тусклый человечек при виде рыжего нэрриха пискнул и попробовал отшатнуться, но повис в воздухе и мигом миновал порог, слегка шаркнув по нему подметкой. Сразу очутился в кресле, моргнул, с растущим ужасом наблюдая вблизи – нависшего Кортэ.
– Н-ну, – припомнил нэрриха любимое словцо Эспады, единственного жителя города, кроме самого сына тумана, чьи загулы и погромы не сопровождались тяжбами с привлечением самого дорогого столичного знатока законов. – С чем явился? Год назад я клялся изжарить тебя на медленном огне, поймавши. Твой заказчик зарился на одну долину, покуда не растерял и зубы, и аппетит.
– Не имеете права, – проскрипел законник, норовя отползти или хотя бы вжаться в кресло, слиться с ним.
– Зато имею возможность, – расплылся в улыбке нэрриха, туже собрав ткань ворота жертвы. – Не сипи, на твое счастье сам святой Убальдо изрек истину: я волк, значит, падалью не питаюсь. А ты – падаль. Вонючая, испорченная вконец и даже червивая. Говори прямо, первый раз в жизни, лишь бы не последний: что привело тебя сюда? Одно слово лжи – и отсюда тебя унесут, и отпоют вместе с хозяином дома, в квартале еретиков по их закону, ты ж служишь им чаще, чем единоверцам.
Глава гильдии снова шевельнулся, кашлянул, отвлекая внимание на себя. Кортэ с благосклонностью обернулся к кебше. Смахнул законника в угол, подал руку главе гильдии и предложил ему освободившееся кресло: оценил способность преодолевать страх и отвечать за людей, сочтенных «своими».
– Этот человек вам не враг, к вашему делу не имеет касательства, – осторожно вступился глава гильдии. – Он пришел потому, что регулярно сообщает важные для квартала сведения. На то и договор имеется: я плачу за толкование новых законов и за то, чтобы узнавать о них первым.
– Тогда пусть толкует, – милостиво разрешил Кортэ.
Законник покосился на нэрриха и шепотом, торопясь и задыхаясь, изложил ожидаемое: в полдень будет оглашен указ, коим Бертран Барсанский передает сыну тумана все права на ростовщичество и ряд иных доходных занятий.
Глава гильдии слушал и мрачнел, теребя золотую шейную цепь и трогая сломанное кольцо, прежде удерживавшее подвеску – знак его власти, сорванный нэрриха. Тогда действия Кортэ выглядели оскорблением и, вдобавок, – показательным жестом, обозначающим презрение к любому закону, кроме права сильного. Теперь обрели новое толкование: Кортэ заранее обозначил свою осведомленность относительно милости, оказанной ему королем…
Муха безнадежно шмякнулась на стол, конвульсивно дергая лапками. «Спеклась», – посочувствовал ей Кортэ и поморщился, без слов сетуя на спертость воздуха и отстраненность от ветра, гуляющего за окнами, толкающего их, норовящего вызвать нэрриха на улицу свистом в щелях. Ветра почти родного – западного, к тому же поворачивающего к северу. Увы, в этот квартал столицы даже родной ветер пригоняет не запах дальнего моря, но гниловатый, особенный дух ближнего речного порта.
Сидеть в пыльной комнате противно. Но открыть окно, подставить лицо ветру – значит, снова не получить свежести и обременить себя подробностями нездешних событий: Вион пока без сознания, его ветер мрачен, порывист.
Иларио все понял, прошел к окну и все же распахнул его настежь, решив по-своему и заодно намекнув на скорое завершение беседы.
– Как новый глава гильдии, – раздумчиво начал Кортэ, гладя рубаху на животе, нащупывая знак своей власти, но не пытаясь его добыть, – я ничего пока делать не намерен. Не до того. Указую: сделки проводить гласно, отчеты заносить в общий лист, брат Иларио выделит старательных писарей для столь важного занятия. Над последователями веры в Мастера ставлю старшим вас, – Кортэ ткнул пальцем в прежнего главу гильдии, замершего в окончательном недоумении и, кажется, забывшего дышать. Сын тумана хмыкнул, довольный зрелищем, и добавил: – Над иноверцами старшим ставлю синьора Ченто Кандэ. Он вам не даст спуску, вы не дозволите воровать его хитрецам. А что с кого стрясти в пользу ордена и себя лично, я решу позже. Без спешки.
Законник перестал мелко вздрагивать у стены, кашляя и доказывая всем в комнате и себе в первую очередь, что он ужасно пострадал от рук нэрриха и жив лишь чудом. Первый большой страх прошел, вспомнилась оплаченная кебшами обязанность сообщать о новых указах. Ещё один готовый к оглашению – о праве короны и Башни на неклеймёное золото – Кортэ пока что предпочитал оставить тайной для кебшей, потому резко пнул законника носком башмака под ребра, поддел за ворот и вышвырнул в коридор, удушая сипение, готовое превратиться во внятные слова.
– В обитель его, мы ещё побеседуем о плодах… веры, – Кортэ пояснил свои действия и заодно дал намек Иларио: неплохо бы на самом деле выяснить, кто год назад пытался перекупить только-только добытую долину Вольмаро и зачем так усердствовал?
