– Кто?
– Сакариас, прозываемый Вернивским. Он в квартале ростовщиков, как я понимаю, человек немаленький.
– Вернива – порт в Галаторе, где его родня пятое поколение крепко держит ссудное дело, – кивнул Кортэ. – Так… до чего ж тягостное занятие – думать! Погоди, без спешки рассужу ещё раз. Я желал показать королю заговор во всей красе. Я заподозрил, что под властью у Баса сгибается и хиреет не только Вион. Затем я сделал смелое утверждение: Бас плотно связан и с вынужденными слугами вроде Виона, и с теми гниденышами, кто сознательно покорен ему. Таких в ночной болтовне было самое малое двое: неведомый чернокнижник и мой самозваный ученик, который рычит, себя не помня. Столь спорные домыслы привели меня к идее пугануть тварь. Ей годится лишь тело, способное к подчинению и выдерживающее пытку утраты контроля над собой… Я показал твари, что могу лишить её возможности управлять «слугами», для этого траванул Виона, когда тварь полезла рвать мне горло. Ну и отравился сам, мелочь… Нэрриха выносливы, но даже нам после ядовитого дыма – не вздохнуть, это почти смерть, травку я выбрал надежную. Сакариасу, если верить сведениям Кондэ, хватило меньшего, чтобы сдохнуть, он-то человек. Получается, я во многом прав: когда тело Виона оказалось отравлено, связь сгубила и посредника.
– Ты уверен?
– Я ни в чем не уверен, чернокнижье – не моя стезя, я почти свят, в крайнем случае предпочитаю подкуп и лжесвидетельство, – огрызнулся Кортэ. – Виона сунь в подпол, недосуг возиться с ним. Коня седлай, если ещё не готов. Желаю сам и прямо теперь увидеть, как умер ростовщик.
– А король?
– Иди, смело буди его до полудня! Я-то ленив и умен, не подставлюсь под монарший гнев, – хмыкнул Кортэ и неодобрительно пощупал мокрую рубаху. – Поехали. Галопом! Чёрт, знать бы наверняка: один Сакариас сдох или еще кто не дотянул до рассвета? Где теперь тварь и свободен ли Вион, хоть и временно, а?
– Все тебе надо быстро и даже сразу, – укорил библиотекарь, принимая у слуги повод коня Виона и без спешки забираясь в седло. – Поехали вместе… Не помолясь с утра, ты чертыхаешься, без меры и закуски пьешь сидр. Ты, брат мой, отягощаешь душу, когда думаешь о греховном, темном деле. Когда ты был в последний раз на исповеди? Признай: давно…
Кортэ расхохотался, азартно кивнул, мигом занял седло Сефе, хлюпая насквозь мокрыми штанами и усугубляя свое несовершенство новыми бранными словами. Два вороных скакуна галопом вырвались со двора и понеслись, высекая из мостовой искры и создавая волну грохота воистину штормовую.
Вмиг оказался возмущён покой аж на полгорода. Ночная стража прижималась к стенам и шало пригибалась. Тут и там хлопали окна, сонные горожане гомонили, взбивая из молочного тумана домыслов свежие сливки утренних сплетен… Имя Кортэ шелестело всё громче и отчетливее, рыжий нэрриха морщился и не радовался скандальной славе, получившей очередное подкрепление.
Вороные мчались голова в голову, полагая происходящее испытанием на резвость. Они едва умещались на узких улочках, но уступать друг другу не желали. Миновали площадь, пролетели мимо поворота к обители Трехзвездия, и Иларио успел махнуть рукой кому-то знакомому, сделал сложный жест: отдал некое распоряжение.
– Доном де Сага займутся без нас, не мешкая, – пояснил библиотекарь.
– Тэо? – Кортэ выкрикнул на скаку короткое имя, первым пришедшее на ум: исповедник умен и азартен, уж он-то не усидит за стенами обители.
– Тебе до сих пор никто не сказал? – удивился Иларио, невольно чуть придержав коня. – Исповедник вместе с Альбой отбил королевского пса, почти что с эшафота снял… Это знаю точно, сам страховал с арбалетом. Из города они ушли не вполне ладно, Эспаду подранили. Как обернулось прочее, вне столицы, мне неведомо.
Кортэ кивнул, молча обдумал услышанное. Сефе вырвался вперед на два корпуса и победно заржал. Он первым влетел в теснину кривых, вынуждающих сбавить ход, улочек квартала ростовщиков. Скакун прыжком вырвался на главную, – ту, что именовалась здешними жителями «Солнце», поскольку пересекала квартал широким лучом и выводила на круглую площадь, к чужому храму. Сакариас жил в добротном каменном доме, двумя фасадами выходящем и на площадь, и в тихий переулок, удобный для именитых заемщиков этого солидного ростовщика. Не всякий гость, понятное дело, желал быть замеченным и тем более – узнанным. Кое-кто окажется запятнан уже одним упомнинанем в сплетнях рядом с именами иноверцев низкого происхождения и подлого рода занятий.
На площадь нэрриха не сунулся, свернул в переулок и там спешился. Впечатал кулак в воротину, несколько раз повторил свой немудреный способ добиваться права на посещение дома. Никто не ответил, не появился в окне и не прошагал к калитке через двор. Иларио шепнул несколько слов молитвы, отстегнул от седла шипастую булаву и передал Кортэ. Сын тумана примерился и высадил дверь в три удара, не щадя ни оружие, ни имущество мертвого ростовщика, ни покой квартала. Сефе, пританцовывая, проследовал за хозяином во двор, сам шагнул к бледному, серому от страха человеку, и тот безропотно принял поводья. Кортэ двинулся к двери дома, не тратя время на выяснение – слуга идёт рядом или скорбящий родственник.
– Веди, – рявкнул нэрриха маленькому полноватому служителю чужой веры, едва тот опасливо выглянул во двор. – Живо, покуда я вежлив и не кличу еретиком. А то и похлеще, изменником и первым врагом короны.
– Смерть ещё стоит у порога, негоже… – начал было служитель, глянул в темные бешеные глаза нэрриха и смолк. Чуть поклонился, жестом выразил свою обреченность. – Идёмте.
По коридору он повел уверенно, у лестницы на второй ярус на миг замялся – и Кортэ, толкнув провожатого, в три прыжка одолел подъём, врезал ногой по наспех прикрываемой двери, заваливаясь вместе с обломками косяка в комнату и заодно отбрасывая к окну того, кто желал запереться на засов.
Кортэ прошел по распластанной на полу двери, огляделся, выхватил листки из очага, зажженного не по погоде, среди жаркого лета. Сын тумана зашипел и выругался, пальцами удушая огонь, мстительно жгущий кожу до волдырей, жадно чернящий бумагу и глотающий тайны мертвого ростовщика – букву за буквой. Иларио невозмутимо, с полуприкрытыми веками начал чтение молитвы, установив острие ножа точно под горло второму обитателю комнаты, замершему у окна. Прошептав все положенные святые слова библиотекарь приготовил в левой руке еще один нож, впрок.
– Там вон ещё умник, пробует отсидеться за зеркалом, – буркнул Кортэ, проходя к столу и принимаясь быстро просматривать бумаги. Неинтересные он швырял на пол, а занятные валил в кучу перед собой. – Чёрт, полтайны сгорело… Пойди верни из пепла слова и тем более мысли.
– Не могли они жечь, не читая. Сядь, еретик, пока что просто сядь, – велел Иларио без выражения, чуть шевельнул нож и взглядом указал на кресло. – Молви, очищая душу: ты читал бумаги или их просматривал некто иной, отделяя сжигаемые от прочих?
Рослый детина, наверняка слуга, если судить по одежде и простоватому лицу, невольно покосился на человека, добытого Кортэ из-за зеркала. Опомнился, свел губы плотнее, намекая на отказ в ответе. Иларио пожал плечами и ловко оглушил слугу, спихнул на пол. В коридоре уже рос звук шагов, скоро по рухнувшей двери в комнату пробрался невысокий полноватый человек, ежась от жути и внезапности погрома, творимого нэрриха, – а как иначе назвать происходящее? Превозмогая оторопь, вошедший погладил рукой массивную золотую цепь с подвеской, обозначающей его высокое звание главы гильдии ростовщиков столицы.
